Юз Алешковский - Кыш и Двапортфеля [сборник]

Я сорвал десять листьев и положил в карман. На почте я написал на конверте Снежкин адрес. Потом купил за пятачок ещё один конверт. В него я положил лавровые листья для нашей соседки Ольги Михайловны. Она часто приходила к нам занимать то лавровый лист, то перец чёрный и красный, то лимонную кислоту. А меня посылали к ней за солью и спичками.

На двух конвертах я указал наш обратный адрес.

Потом мама купила в магазине мяса и овощей, мы попили кваса и пошли домой.

Кошка Волна, как только увидела Кыша, изогнулась и приготовилась прыгнуть на чинару. Но Кыш зарычал и тявкнул:

«Жарко. Противно с тобой связываться. Ночная пиратка!»

– Молодец! – сказал я ему. – Веди себя как мужчина!

Вечером я решил устроить засаду с сигнализацией и ловушками, мимо которых похитителю невозможно будет пройти.

Мы подождали, когда придёт с работы Анфиса Николаевна, и вместе пообедали. После обеда я вдруг почувствовал, что у меня по спине побежали мурашки, как при простуде, и заболела голова, но маме я решил про это не говорить. Ещё у меня очень горела кожа на ногах и на плечах. И про это я тоже не сказал маме, а так, чтобы она не услышала, расспросил Анфису Николаевну, как лечат людей, обгоревших на солнце.

Анфиса Николаевна внимательно на меня посмотрела и сказала:

– А ведь ты обгорел! И не вздумай отпираться.

Я упросил её ничего не говорить маме и вытерпел, когда она намазала мои ноги и плечи тройным одеколоном. А жгло их так, что хотелось кричать по-кошачьи: «Мря-яуу!»

Я вынес раскладушку на улицу. Кыш тоже чувствовал себя плохо. Он отказался от еды, пил воду и жевал на лужайке травку.

– Пойдём гулять и смотреть дворец, – позвала меня мама.

– Ты иди, а я полежу.

– Без тебя я во дворец не пойду. Пойду лучше на свидание к твоему папе. В конце концов, «Кипарис» не больница.

– Но ведь Корней не велел тебе приходить, – сказал я.

– А я и не пойду. Папу кто-нибудь вызовет, и мы погуляем до ужина.

– Он после упражнений, наверно, очухаться никак не может, – сказал я. – Лучше дай ему отдохнуть.

– Надо его морально поддержать! – Мама красиво причесалась, надела новое белое платье в красную горошину и пошла к папе.

Анфиса Николаевна поливала огурцы. Потом она села на скамеечку, о чём-то стала думать и спросила сама себя:

– Но что же было потом?.. Что же было потом?

Я не мешал ей думать и вспоминать, походил и посмотрел на цветы, полил колючую лепёшку кактуса с маленькими кактусятами на макушке, а Анфиса Николаевна всё сидела на скамейке и вспоминала.

Меня, если я очень хочу что-нибудь вспомнить, но не могу и места себе от этого не нахожу, мама или папа обычно чем-нибудь отвлекают. Поэтому я подошёл к Анфисе Николаевне и сказал:

– Я сегодня на улице хотел спать, а вдруг стало холодно. В Москве так не бывает.

Она посмотрела на меня, как будто не узнавала, и рассеянно переспросила:

– Как… как ты сказал?

– Я говорю: вдруг стало холодно, – повторил я.

– Да… да… В Крыму это бывает… Холодно, говоришь?

– Слегка. Всё равно я на улице буду спать, – сказал я.

– Ой… вспомнила! – словно не веря себе, тихо воскликнула Анфиса Николаевна. – Вспомнила! – Она меня поцеловала, обняла и вдруг заплакала, потом вытерла глаза платком и сказала: – Не обращай внимания. Это я от волнения. Сегодня я всё окончательно проверю. Только вы с мамой ничему не удивляйтесь.

– Вы заступитесь, если мама не разрешит мне спать на улице? – спросил я.

– Будь уверен, – пообещала она, и я, несмотря на то что больно жгло плечи и ноги и ныла голова, начал устраивать сигнализацию и ловушки.

Из маминой дорожной коробки я достал две катушки ниток и натянул нитки так, что грабитель, подойдя к огуречным грядкам с любой стороны, обязательно должен был за них зацепиться. А концы ниток я решил привязать к большим пальцам на обеих ногах. Вдруг я усну? А так меня дёрнет за ноги, я проснусь, заколочу палкой по пустому ведру и подниму тревогу. Палку и ведро я поставил около раскладушки.

Затем я наладил сигнализацию, которая, сработав, наделала бы много шума. У меня были с собой четыре ненадутых шара: зелёный, два красных и синий. Я их надул и положил в ямки под оградительной ниткой, с одной стороны грядок и с другой. А над шарами пристроил по доске с гвоздиками. Если бы грабитель, по моему расчёту, наступил на неё, шары бы бабахнули, а мы, пока он не успел опомниться, поймали бы его на месте преступления.

Потом я замотал Кышу голову мокрой тряпкой, чтобы она у него меньше болела.

В это время Анфиса Николаевна зачем-то развесила на верёвке тёплые вещи: байковое одеяло, варежки и пушистый платок. Я подумал, что она решила посвятить вечер борьбе с молью, и сказал:

– Наша бабушка клала в шкаф ветки полыни, и моль туда не залетала. Вы тоже так сделайте.

Но в ответ Анфиса Николаевна как-то странно сказала, скорей сама себе, чем мне:

– Сегодня прохладный вечер… Значит, будет холодная ночь… холодная ночь… – И добавила: – Не удивляйся, Алёша. Я всё делаю, как надо…

Вскоре пришла мама. Оказывается, пока она прогуливала еле ходившего из-за ломоты в костях папу, в «Кипарисе» произошёл отвратительный случай.

Папин сосед Федя, очень полюбивший кипарисовского павлина, заметил, что в павлиньем хвосте не хватает двух самых красивых перьев. Его все подняли на смех, но Федя клялся, что у него прекрасная наблюдательность и ошибка исключена.

После ужина Анфиса Николаевна спросила у мамы:

– Ирина, у вас с собой нет свитера? Желательно мужского.

– Конечно, есть. Я сама его вязала, – сказала мама, достала из чемодана папин белый в синюю широкую полоску свитер и поинтересовалась было, зачем он понадобился. Но Анфиса Николаевна только ответила:

– Спасибо. Не волнуйтесь за него! – и зачем-то повесила свитер рядом с байковым одеялом.

Потом я незаметно от мамы попросил дать мне и Кышу димедролу от перегрева. Анфиса Николаевна удивилась, что я правильно назвал лекарство, и выдала нам две таблетки.

После этого Анфиса Николаевна сказала, что, к большому своему сожалению, должна оставить нас одних и идти на дежурство. И, уговорив маму разрешить мне спать на улице, потому что ночной воздух Крыма – эликсир от всех болезней, ушла на дежурство. Но перед тем, как закрыть за собой калитку, обернулась, посмотрела на развешанные тёплые вещи и сказала:

– Просто невозможно поверить… Но я верю!

Таблетку для Кыша я растолок в большой ложке, размешал с водой, посадил его на колени, разжал зубы и влил лекарство подальше в горло, чтобы он его не выплюнул. Влил и сразу же дал заесть лимонной долькой. Кыш немного пофыркал, покашлял, помотал головой, но дольку съел.