Камил Икрамов - Круглая печать. Повести

- Большевистская партия и Советское правительство не допустят вас в столицу без тщательной проверки, - сказали матросы, оказавшиеся большевиками. - А пока все вы считаетесь арестованными.

В почти пустом поезде Талиб доехал до Москвы и, совсем одинокий, сошел на замусоренную платформу Казанского вокзала.

Еще в Раменском один из матросов-большевиков упрекнул его:

- Такой маленький, а связался с контрреволюцией.

Талибу часто приходилось слышать это рокочущее слово. Впервые он его узнал от Федора. Тот объяснил, что все на свете делится только на революцию и контрреволюцию. Талиб с тех пор много раз пытался объяснить все, что с ним происходит, именно вмешательством этих двух сил.

Рабочие, крестьяне, солдаты, матросы - это революция. Богатеи, купцы, баи, фабриканты, офицеры, генералы - контрреволюция, враги трудовых людей. Такое деление всего сущего вначале вполне устраивало мальчика, но постепенно все осложнялось. Вот невестка генерала, а хорошая женщина, даже Федор это говорит. Или два брата-миллионера в Бухаре - Зиядулла и Ширинбай. Первый казался хорошим, и Талиб готов был думать, что он за революцию. Со вторым дело было, конечно, ясное. Правда, по дороге из Бухары Талиб вычеркнул этот вопрос, отнеся в конце концов обоих братьев к одной категории. Вблизи братья казались разными, а с расстояния времени мальчик видел, что сходства в них куда больше, чем различий. Может быть, всей разницы было в тот рубль, который украдкой сунул ему добрый брат, не забывший, кстати, рассказать об этом своему злому брату. С матросами было посложнее. Они те же солдаты. И вот в погоне за богатством одни бросают других, а этих других арестовывают третьи. И еще говорят Талибу:

- Такой маленький, а связался с контрреволюцией!

Обо всем этом думал он, когда ступил на площадь перед вокзалами.

Была вторая половина дня, солнце стояло высоко. В Ташкенте в это время самая жара, а здесь Талибу стало вдруг холодно. Люди на площади ходили в рубашках, солдаты были в одних только гимнастерках.

«Может быть, они привыкли к холоду?» - подумал Талиб и, запахнув обрезанную чуть не по пояс, заскорузлую и пыльную солдатскую шинель, пошел туда, куда шло большинство людей с вокзальной площади.

На каком-то перекрестке возле трамвайных линий сидели бабы и колдовали над небольшими закопченными фанерными ящиками. Подойдя ближе, Талиб увидел в ящиках примусы, на примусах кастрюли, в которых кипело и булькало пшено.

- Кому кашу пшенную, довоенную! - закричала одна из баб, выключив шипящий примус.

Талиб заставил себя отвернуться и пошел дальше. Ничего нет хуже, как голодному смотреть на еду.

На большой, круглой, мощенной булыжником площади Талиб увидел двух солдат в расстегнутых гимнастерках. Они сидели на краю тротуара, положив винтовки прямо на дорогу. Один из солдат курил, другой с интересом смотрел, как огонь пожирает газетную самокрутку.

- Дяденька, - спросил Талиб того, что смотрел на самокрутку, - где мне найти самое главное начальство?

- Погоди, - ответил солдат. Он протянул руку и взял у своего товарища окурок. - Вот у него спроси.

- Где мне найти самое главное начальство?

- Какое? - переспросил его солдат. - Самое главное начальство разное бывает: революционное, военное, партийное…

- Я не знаю. Мне сказали, что в главном учреждении работает товарищ Мухин, его надо найти.

- А кто тебе сказал? - опять спросил солдат. Он вроде бы никуда не спешил и был готов разговаривать на любую тему.

- Пшеницын, - ответил Талиб. - Из ЧК.

- Из какой ЧК? - продолжал спрашивать солдат.

- Из ташкентской.

- Видал? - удивился солдат. - Из ташкентской! Ты сам из Ташкента, значит?

Разговор этот мог бы длиться очень долго, если бы второй солдат не докурил самокрутку до конца.

- Ты, парень, с ним не толкуй. Он сам ничего не знает. Вот оно, Всероссийское ЧК, рядом. Свернешь за угол и направо. Они кого хочешь найдут, - сказал он и кивнул приятелю. - Отдохнули, и будет. Нам с тобой до Преображенки надо допереть и назад еще вернуться, а ты лясы точишь.

В приемной ВЧК Талиба встретил очень бледный, худой и усталый человек в зеленом френче.

- Неужели из Ташкента? - удивился он, выслушав просьбу мальчика. Он долго еще проверял, говорит ли Талиб правду или выдумывает. Человек этот наконец догадался позвонить куда-то и выяснить, есть ли в ташкентской ЧК сотрудник, по фамилии Пшеницын и по имени Федор. Только после этого он перешел к существу дела: стал искать Мухина.

Талиб заметил особенность этого человека. Все, что тот делал, он делал очень быстро и сердито.

«Видно, потому он такой усталый», - понял Талиб.

Человек между тем вытащил из стола длинный список с названиями учреждений и организаций и стал звонить по очереди.

- В Совнаркоме твой Мухин не работает, - сказал он Талибу и поставил черточку против первого телефона.

Потом он еще долго звонил и каждый раз, положив трубку, повторял одно и то же.

- В ЦК партии не работает…

- В Реввоенсовете не работает…

- В Центральном Исполнительном Комитете не работает…

И наконец, опершись локтями о стол, сказал:

- В Наркомпроде есть Мухин Иван Михайлович, но в настоящий момент находится в долгосрочной командировке по доставке продовольствия Петрограду. Что будем делать?

- Он когда вернется? - спросил Талиб.

- Я же говорю, в долгосрочной. Может, месяц, может, два.

- Тогда он мне не нужен. Я без него обойдусь. Мне надо отца найти.

Человек в зеленом френче подробно объяснил Талибу, почему никак невозможно отыскать сейчас его отца.

Он записал имя и фамилию, все приметы, специальность и пообещал, что ЧК сделает все возможное.

На прощанье он вынул из того же ящика стола кусок хлеба и луковицу, дал их Талибу и велел прийти завтра.

- А сегодня вот тебе адрес, иди на улицу Полянку, в наше общежитие, там тебя спать положат. Скажешь, Удрис направил. Удрис - моя фамилия. Ян Карлович.

- Когда вы моего отца найдете? - спросил Талиб, стоя в дверях с куском хлеба.

- Трудно сказать, - ответил тот. - Во всяком случае, не завтра.

- Тогда я завтра не приду, - сказал Талиб. - Я сам буду искать.

прочел Талиб белую эмалированную вывеску на воротах длинного серого дома и даже остановился от удивления.

Еще раз перечитал. Все получалось, как в том ташкентском объявлении, которое он читал в чайхане почти год назад. Только там была одна Едвабная, которая, «вернувшись, возобновила прием», а здесь был еще к Едвабный.

«Теперь она в Москву вернулась», - подумал Талиб и пошел во двор направо.

Он увидел одноэтажный деревянный домик, на дверях которого висела такая же эмалированная дощечка.