Камил Икрамов - Круглая печать. Повести

- «Кошки», что ли? Это «кошки» называются. Основной монтерский инструмент.

- Нам они очень понравились, - признался Закир.

- А ты что, монтером, что ли, быть хочешь?

- Нет, - сказал Закир, - так, вообще…

Говорить про стадион он постеснялся.

- Хорошая штука, - сказал Иван Кустов. - Вот, например, захочу я на футбол посмотреть - залез на столб и могу смотреть. Между прочим, если тополь не толстый, можно и на тополь залезть. - Иван как-то странно улыбался, а ребята от этого засмущались. - А что доберман - приживается?

- Мы уже вчера снимались, - сказал Закир.

- А доберман? Да я про собаку. Ее порода - доберман-пинчер… Вы ее не обижайте. Она у меня уже поноску таскает.

- Поноску? - спросил Садык.

- Ну да. Брошу, например, палку или кепку, крикну: «Пиль!» - она сбегает и обратно принесет. Только в руки еще плохо отдает, отнимать надо.

- Мы вчера, когда фотографировались, - сказал Садык, - я аппарат на Эсона поставил, а он смирно не стоял, приподнялся, и теперь неизвестно, получится или не получится.

- На что поставили?

- На Эсона, - сказал Закир.

- Мы жребий тянули, кто будет под аппаратом.

- А Эсон - это кто?

- Головотяп, - объяснил Закир. - Он головой может орех на дереве расколоть.

- Ладно! - сказал Садык. - Болтаешь, а человеку неинтересно тебя слушать. Как маленький… Понимаете, - сказал Садык Ивану Кустову, - аппарат не на что было поставить, кроме как Эсону на спину. - И Садык стал на четвереньки, показал, где стоял аппарат и как Эсон приподнялся в то самое время, когда должен был стоять особенно смирно.

- Ну, может быть, и получится что-нибудь, - сказал Иван. - Ноги, допустим, не получатся, а головы получатся. В общем, вы через недельку ко мне приходите, проявим - посмотрим. У меня сейчас фиксажа нет. Проявить-то могу, а закрепить же надо. Фотография - дело хорошее. Я не наврал насчет фотоаппарата. Ему цена никак не меньше червонца.

Ребята проводили Ивана до следующего столба, посмотрели, как он пошел по нему вверх, крикнули снизу «до свиданья» и направились домой.

Отец Садыка учитель Касым вовсе не видел, как бухгалтер Таджибеков выходил из конторки махалинской комиссии, а если бы и видел, то, конечно, не придал бы этому никакого значения. Он не любил Таджибекова, но не задумывался, почему не любил.

В детстве они учились в одной и той же школе, которая принадлежала отцу Касыма, то есть дедушке Садыка. Это был очень образованный человек. К нему за разбором всяческих дел, за составлением бумаг обращались самые влиятельные люди. Отец Таджибекова был человеком малограмотным, он держал несколько мануфактурных лавок, вел оптовую торговлю кожами. И отец теперешнего бухгалтера, и отец теперешнего учителя считались людьми состоятельными и уважаемыми. Их сыновья получили одинаковое начальное образование или, во всяком случае, почти одинаковое, но разница между ними была большая. Учитель Касым не любил Таджибекова за то, что тот очень хорошо умел устраиваться в жизни и друзей подбирал только полезных. А бухгалтер Таджибеков не любил учителя Касыма потому, что считал, что тот завидует ему. Он убежден был, что ему все завидуют. Но в те дни отец Садыка меньше всего думал о Таджибекова. Он думал о Садыке. Он очень любил своего сына и вдруг обнаружил, что, торгуя молоком, - учитель вообще был против того, что сын торгует молоком, - мальчик разбавляет его водой, что у него неизвестно откуда появились деньги и что он покупает книги весьма сомнительного содержания.

Отцу Садыка не было еще сорока, однако выглядел он старше своих лет, потому что рано начал лысеть и страдал одышкой. Он преподавал математику в узбекской школе и очень любил свое дело. Его радовало, что те знания, которые он сам, будучи уже двадцатилетним женатым мужчиной, с таким трудом добывал из старинных книг, из длинных и мучительных бесед со стариками, теперешним его ученикам доставались легко. Правда, он никогда не напоминал детям об этом, не ссылался на былые свои трудности, потому что знал - такие примеры малоубедительны для молодежи. Единственное, что он позволял себе, это ссылки на классиков литературы, искусства и науки Древнего Востока и всегда приводил слова из «Весеннего сада» Нур эд-Дина Абд эр-Рахмана Иби-Ахмеда Джами:

«Искандер Греческий во времена завоевания мира при помощи разных хитростей некоей крепостью овладел и разрушить ее повелел. Ему сообщили, что там есть ученый местный, в разрешении всяких трудностей весьма известный. Искандер потребовал его к себе и, увидав, когда тот вошел, лицо некрасивое до удивления, вызывающее у других людей отвращение, сказал: «О, какой ужасный вид! Он других людей смущает и страшит».

Мудрец от этих слов вспылил и, раздраженно усмехаясь, проговорил:

И еще сказал: «Чья наружность и чей нрав нехороши, для того кожа на теле - как темница для души. Своим существованием он так стеснен, что в сравнении с такой жизнью темница кажется ему привольным местом отдыха.

Учитель Касым был убежден, что все знания, которые человек получает из книг, все: и литература, и история, и география, и даже математика с физикой - должны делать человека лучше, честнее, бескорыстнее. «Образованный человек», - говорил он про кого-нибудь, и это было самой высокой похвалой. «Образованный человек, - говорил он, например, о Талибе, сыне кузнеца Саттара. - У него ум и сердце всегда живут в благородной дружбе». «Образованный человек» в устах учителя Касыма означало не только то, что человек знает науки, но и то, что это человек прекрасной души. И учитель удивлялся, когда это бывало не так.

Еще несколько лет назад он так же удивлялся своему старому школьному товарищу Уктамбеку Таджибекову. Нет, никаких плохих поступков или даже проступков Таджибекова он не замечал. Он удивлялся тому, что не замечал в нем поступков действительно хороших. Уктамбек Таджибеков не делал подлостей, по крайней мере очевидных, но никогда, никогда, никогда не делал ничего такого, что могло бы ему повредить. Если он выступал за справедливость, то только тогда, когда на стороне справедливости была и сила. Если он восставал против неправды, то лишь в том случае, когда неправый был к тому же и слаб. И странно было учителю Касыму, что другие люди этого не замечают, не хотят замечать, или не придают этому значения.

Утром, когда на улице Оружейников стало известно о загадочном убийстве Махкам-ака, отец Садыка должен был пойти к тому старому книжнику, у которого был накануне вечером. Тот обещал ему старинную рукописную книгу, которая была большой редкостью. Весть об убийстве чуть было не изменила его планы. Он подошел к толпе, стоящей возле конторки, и думал, что, может быть, нужна его помощь, его совет. Но, увидев бухгалтера Таджибекова, он не спешил подойти поближе, а, услышав, как тот деловито распоряжается, как громко и уверенно разговаривает, ушел по своим делам.