Константин Кирицэ - Рыцари черешневого цветка

— И я не хочу! — эхом откликнулся Тик.

— Знаете, что я думаю? И это говорю искренне… Думаю, что желания славы одурманило вам головы и отобрало ум…

— Почему непременно оно может одурманивать и отбирать ум? — разозлилась Мария. — А я скажу, что стремлюсь к славе! И даже очень хочу ее! Не имею права? А ты разве не носился со своим аппаратом, словно с писаной торбой? А здесь ты сразу почему-то превратился в очень скромного. Говоря словами Тика: оставь, я знаю! Здесь нет Лучии, которая тебя вытянет на спине.

— Поскольку ты меня так нервируешь, просто разозлила — прошу! — мы возвращаемся немедленно!

— Возвращайся сам! Слышишь? Сам!

— Погодите, довольно вам ссориться! — вмешался Виктор. — Лишь теперь я начинаю понимать, Ионел! Мария справедливо говорит, что нам следует проверить эти двери… Попробую я в уверенности, что поможете мне и вы.

Настала тишина, но Виктор произнес последние слова так тепло и уверенно, что молчание после них показалось лекарством, которое долго искали, а нашли неожиданно.

— Не думайте, словно я хочу сделать что-то страшное, — вел дальше Виктор так же спокойно. — Пока вы ссорились, я набрасывал план исследования. Мы привяжем плот к длинной веревке. Веревку будете держать вы. Я буду грести этой доской к стенам, которых не видно во тьме. Если там возникнет какая-то опасность или появится что-то плохое, я крикну или дерну веревку. Это будет сигнал! Если веревка начнет трепыхаться в ваших руках, тяните ее, тяните быстро, чтобы вернуть меня назад. Здесь нет ничего запутанного, ничего неосторожного…

Никто не произнес ни слова. Виктор говорил так убедительно, что любое слово было бы лишнее. И он сразу же взялся за работу: связал одна к одной все веревки, которые были у них, такими хитроумными узлами, которые лишь сабля Александра Македонского могла бы разрубить. Конец длинной предлинной связанной веревки оказался в руках у Марии и Ионела, и их неожиданное волнение словно скрепило общее согласие. Но и рука Тика выдвинулась откуда-то из тьмы и, словно когтями, схватила конец веревки.

Прежде чем покинуть приятелей, Виктор тем самым бесцветным и теплым голосом, в котором Мария уловила едва ощутимую волну тревоги, напомнил им, что они должны делать:

— Освещайте мне дорогу сколько сможете, и даже после того, как не видно будет плота, пусть горят фонари. Когда я дерну…

Потом ступил осторожно на плот, но отчалил не сразу. Задержался на какую-то секунду, чтобы проверить узлы плота. Мария видела, что происходит на плоту, и она замерла. Но когда Виктор начал грести и отдаляться от берега, ее окутал страх, начали грызть укоры совести. Может, надо было непременно остановить его. За ту секунду, пока Виктор медлил, прежде чем отчалить, он привязал ноги к плоту концом веревки. Мария читала когда-то, что рыбаки из дельты Дуная, когда их захватывает буря в открытом море, привязываются к лодке, что бы их тела, если буря окажется жестокой и убийственной, все равно достигли берега, того берега, который они оставили навсегда.

Веревка, конец которой они все трое держали в руках, разматывалась и разматывалась. Метры за метрами, десятки и десятки метров… Бечевка длинная, словно бесконечная. Увидев, что она приближается к концу, страх и беспокойство колючками впились в их руки и сердца. Но вот веревка остановилась, замерла и натянулась, словно струна. И они сами себя чувствовали продолжением веревки, они сами все были, словно струны, натянутые сквозь мрак и молчание, и если бы чья-то рука тронула их, они отозвались бы тысячами звуков.

Секунды растягивались, словно твердая резина, угрожая взорваться.

Бечевка была еще безжалостнее, чем мрак, чем тишина, чем холодный и зловещий воздух, словно стеклянная вода без зыби, без цвета, без жизни. Когда ожидание и напряжение достигли критической точки, бечевка пришла в движение в их руках, стала биться об холодную воду озера, вынудив их двигаться.

Руки, которые держали веревку, пришли в движение, словно лодочки, в молчаливом неистовом ритме. Но вот одна рука выпустила веревку, и луч фонаря разрезал тьму над водой. Плот наткнулся на свет и уже вместе с ним приближался к берегу. Вторая рука выпустила веревку, и второй луч света метнулся к деревянному монстру, который приближался. Оба луча света, скрестившись, не ошиблись. Плот возвращался… пустой!

Вместо взрыва грохнула тишина, это была молчанка худшая, чем взрыв. Миг растерянности и страха, потом сумасшедший голос Ионела:

— Видели? Убийцы! Как мы вернемся?

— Ты думаешь только об этом? — просипела Мария. — Немедленно иди искать его!

— Я пойду! — уцепился малыш, у которого волосы стали торчком. — Я маленький. Меня удержит плот, и я смогу пройти везде…

— Стой! — Ионел схватил его за руку. — Дурак!

— Стой! — прозвучал и голос Марии. — Я пойду!

— Куда вы хотите идти? — зажужжал Ионел. — Вы что, сошли с ума оба? К бесу вы пойдете! Это вы виновные со своими бессмысленными амбициями!

— Тебе страшно, трус! — снова просвистела Мария.

— А тебе не страшно? Разве это не сумасшествие и не глупость рисковать ради…

— Молчи! — крикнула Мария. — Посмотри на плот!

В уголке плота, готовый вот-вот упасть в воду, лежал какой-то камень. Под камнем — белое пятно, кусок бумаги. Они осторожно подтянули плот к берегу. Тик бросился первый, лег на живот и достал бумажку из-под камня. Он сам бы хотел прочитать послание, но Мария выхватила его у него из рук, подставила под фонарь и прочитала вслух:

— «Ура! Пещера не заканчивается! Здесь чудесно. Направляйтесь поочередно, но сперва пришлите снаряжение. Внимание! Туннель узенький, словно кротовая нора. Непременно ложитесь на живот!»

— Ура! — закричал Тик, невменяемый от радости. — Идем! Идем немедленно!

Мрак закрыл где-то в себе, в своей каморке, страх и боль во взгляде Ионела, и злость, перемешанную с презрением, во взгляде Марии.

— Грузите багаж, — взяла на себя инициативу Мария. — Тик! Освещай плот. Положим сперва рюкзаки и постель. Аппарат оставим на потом. Кто пойдет с багажом?

Тик готов был в дорогу, но Мария сама нарушила вынужденную паузу:

— Иду я! А потом… решайте сами…

Плот отчалил от берега. Веревка снова раскручивалась, пока не остановилась неподвижно. Тик ощутил подергивание, которое волнами доносилось от далекого противоположного конца, и вместе с Ионелом изо всех сил потянул за веревку.

Вторым отчалил Ионел. Потом настала очередь малыша и Цомби.

Тик привязал аппарат к плоту и посреди исполинского мотка веревки, словно за круглым редутом, посадил пса. Он спокойно греб к середине озера при свете фонаря, закрепленного, словно прожектор, на носу плота. Там он сделал первую остановку, чтобы осмотреть все крутом, но не увидел ничего, кроме воды. Даже впереди не видно было ни светлой полосы, ни какого-либо углубления. Мальчуган ощутил, что плот направляется сам, и даже быстрее, чем тогда, когда он греб.