Георгий Краснов - Операция «Сломанная трубка»

По очереди примерили бескозырку. Илемби, надев ее, так лихо поднесла ладонь к виску, что все рассмеялись.

Потом вслед за Никоном поднялись на чердак. Не спеша осмотрели все вынутые из сундучка книги, тетради, сплошь заполненные непонятными формулами и чертежами, и сложили их обратно.

Когда же все спустились во двор, Илемби посмотрела на Никона, потом перевела взгляд на Кестюка.

— Ребята, у меня есть предложение. Только не знаю, согласитесь ли…

— Как будто ты и без нас не сделаешь, чего тебе хочется! — засмеялся Ильдер, но Илемби только недовольно покосилась на него: на этот раз она не была расположена шутить.

— Теперь мы знаем, что младший брат Акулины Мусимовны воевал на Балтийском флоте. И воевал как герой! А его сестра, что живет рядом с нами, часто болеет… Вот я и подумала: надо ей помочь. Правда ведь?

— Шефствовать, значит? — спросил не то Гена не то Гера.

— Можно и так назвать, — пожала плечами Илемби.

Обсудили и решили начать сегодня же. Ребята подметут двор, Илемби вымоет полы и в доме, и в сенях. С завтрашнего дня напилят дров, а подойдет срок — помогут Акулине Мусимовне убрать всю картошку.

Мальчики пошли искать метлу и лопаты, а Илемби достала из колодца ведро воды и вошла в дом. Когда она домыла сени, во дворе уже не было ни соринки.

— Знаешь что, — сказал ей Кестюк, — завтра тебе нужно сходить в больницу.

— Опять ей дают задание первой, — пробормотал Ильдер. — Можно подумать, она с любым делом лучше всех нас справится…

По тону было ясно: Ильдеру надоело быть в стороне.

— Будет и тебе задание, не спеши, — остановил его Кестюк. — Слушай, Илемби. Ты пойдешь не одна, а с Никоном. Расскажите Акулине Мусимовне обо всем, что нашли на чердаке. Послушайте, что она на это скажет. Ладно?

На другое утро Илемби с утра вышла в палисадник и набрала букет садовых ромашек. Мать спросила, куда это она так собирается, а узнав, в чем дело, положила в целлофановый мешочек еще с десяток яблок.

Акулина Мусимовна при виде Илемби и Никона с цветами и яблоками заволновалась, принялась угощать их теми же яблоками, вытирая глаза полотенцем. Потом она заулыбалась, когда услышала, как Никон, погнавшись за курицей, полез на чердак. Но когда он дошел до сундучка и звонка, улыбка исчезла с ее лица, она попыталась даже сесть на кровати.

— Вы лежите, Акулина Мусимовна, лежите, — придержала ее Илемби. — Не волнуйтесь только, дома у вас все в порядке. Мы и потом будем приходить к вам.

Акулина Мусимовна снова потянулась было к полотенцу, но тут же повернулась к Никону.

— Так о каком сундучке и звонке ты говоришь, сынок?

— Разве вы ничего о них не знаете?

— Помню, прошлой осенью залезла зачем-то на чердак, но никакого сундука не видала.

Никон и Илемби наперебой начали рассказывать о детекторном радиоприемнике, о сундучке с секретом, о книгах. Акулина Мусимовна слушала их и только вздыхала.

— Ну, надо же! Пятнадцать лет живу в этом доме, и не снилось, что над головой такие чудеса!

— А Василий Мусимович вам ни разу ни о чем таком не говорил?

Старушка покачала головой:

— Ничегошеньки он об этом не знал. Он ведь хромой был. Куда уж ему на чердак. Да если бы и залез да звонок какой услышал, уж он бы мне рассказал, чего там скрывать-то…

— А знаете еще что, — заторопился Никон. — Мы на всех книгах видели подпись «А. Мусимов»… И еще — на дне сундучка я нашел матросскую бескозырку!

— Настоящую матросскую бескозырку, Акулина Мусимовна! — подтвердила Илемби. — Я тоже примеряла. И ленточка есть! А на ободке написано: «Аврора». Знаменитый крейсер! Ну, тот самый, который дал сигнал к штурму Зимнего дворца, когда революция началась! Значит, хозяин этой бескозырки служил на «Авроре»…

— Нет, милые вы мои, из нашей родии никто не был на «Авроре»… А ту фуражку, в которой Вася вернулся с войны, я храню в комоде, на самом дне… И обернула я ее не бумагой, а белым платком, что сама соткала…

И тут Илемби, кажется, начала догадываться, в чем дело.

— Акулина Мусимовна! Вы сказали, что живете в этом доме пятнадцать лет. А до этого где жили?

— До этого я жила в деревне, уборщицей в школе работала. Потом Вася купил дом в поселке и позвал меня к себе.

— Значит, дом номер шестьдесят восемь был тогда не ваш?! — наконец-то сообразил Никон.

— Постойте-ка, милые, постойте! — Акулина Мусимовна суетливо заправила выбившуюся из-под платка седую прядь. — Вот голова худая стала… Помню ведь я хозяина-то дома. Только я из деревни переехала… Высокий такой старик, длинный… Сказал, что приехал в город по делу, и захотелось ему переночевать в своем доме. Вспомнила, детки, вспомнила: Мусимыч звали его, вот как! Может, потому и запомнила, что отчество-то как мое у него было…

Никон и Илемби переглянулись.

— А фамилию не помните, Акулина Мусимовна?

— Нет, не помню. Вася его так звал: Мусимыч. Еще вот что помню. Он говорил, что ставил дом своими руками и потому стоять ему много лет. Я, говорит, сам старый матрос и рад, что оставил дом матросу. Так все было, вспомнила сейчас… А и не обманул он: дом-то, прямо слово, хорош — ни сырости, ни плесени никакой.

— Он только один раз к вам заходил?

— Больше я его ни разу не видела… А про вещи на чердаке никак не поминал он. Не знаю уж, что про них и думать-то.

— А он не сказал, куда переехал жить?

— Может, и сказал. Не помню. Я ведь тогда только что из деревни приехала, все новое для меня было. И разговаривать-то не смела.

В надежде, что Акулина Мусимовна вспомнит еще что-нибудь, Никон и Илемби готовы были просидеть в палате до самого обеда, но вошла медсестра и сказала, что время для посещения больных кончилось.

Услышав про старого хозяина дома номер шестьдесят восемь, Ильдер выпалил:

— Все ясно! Это его сын воевал вместе с польскими партизанами!

— Погоди-ка… — осадил его Кестюк. И снова повернулся к Никону: — Значит, хозяин дома был моряком?

— Да. Акулина Мусимовна вспомнила…

— Можно предполагать, — важно, по-взрослому сказала Илемби, победоносно взглянув на Ильдера, — что бескозырка, которую Никон нашел на чердаке, принадлежала ему.

Не то Гена не то Гера начал зачем-то яростно протирать единственное стекло своего бинокля. А не то Гера не то Гена схватил Никона за рукав, нетерпеливо дернул к себе и спросил:

— Выходит, тот старик служил на «Авроре»?

— Выходит, так… — неуверенно ответил Никон.

Тут загалдели все разом и умолкли, лишь когда Кестюк поднял руку.

Он снова незаметно стал командиром следопытов. Но Кестюк нос не задирает, выслушивает ребят, советуется. И будто бы не замечает даже, что товарищи всегда ждут от него решающего слова.

— Ребята, — сказал он, — а как вы думаете, не сходить ли нам в пединститут?