Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

Посредине мастерской был вороток, на котором гнут боковины бочек, под окном верстак с разложенными на нем столярными инструментами, а рядом с верстаком поблескивала настоящая наковальня с мотком обручного железа, накинутым на ее рог.

— Приглянулась моя обитель? — спросил Панкрат. — Славная квартирка. Другую такую сыщи-ка! В городах-то про дедов, вроде меня, небось как рассуждают? Что, мол, она за профессия такая — бондарь! Древность одна! А на поверку, ежели посмотреть, штука выходит не та. Возьми, к примеру, рыбное дело. Куда рыбаку без бочки? Ни селедочки тебе посолить, ни икорки приготовить. Виноделу настоящему труба тоже. Много ли того вина в бутылки распечатаешь? А и распечатаешь, так сколько побьешь в дороге? Бочка, она идет и под соленьица разные, и под пивцо, и под маслице. Даже под цемент и то требуется.

Старик сделал паузу, подмигнул я весело заключил:

— То-то вот, голубь, сизый! Покамест добрые люди пьют, едят да всякими своими делами занимаются, без бочечки им не управиться. А будет требоваться бочечка, дед Панкрат в накладе не останется — и на хлебушко заработает и на маслице. Да! А для душевного увеселения у нас и музыка есть. Гляди-ка вот, какой ксенофонт!

Он показал разложенные на ящике поленья. С одной стороны были чурбашки потолще, с другой — самые тонкие. Взяв в руки деревянный молоточек, Панкрат принялся выстукивать по поленьям.

«Во са-ду-ли, в ого-ро-де», — чисто и громко прозвучала в мастерской знакомая мелодия.

— Как, как, дедушка? — ухватил Петька старика за руку. — А ну-ка, еще раз. «По долинам и по взгорьям» можно тоже? А пионерскую походную?

Панкрат охотно выстукал «По долинам и по взгорьям».

— Это, внучек, наша партизанская, дальневосточная! Такую песню не знать мне грешно. А за пионерскую со старика не взыщи. В пионерах-то да комсомольцах, сам знаешь, таким, как я, ходить не довелось. Они ж на свет появились, когда у меня уже борода выросла.

Шутя и посмеиваясь, бондарь поручил Коле шмыговать клепку, а Петьку, расспросив, что он проходил в школе по столярному делу, поставил выпиливать из досок круглые донья.

Друзья работали, но не забывали и слушать. А дед, отойдя от ксилофона, или «ксенафонта», как он говорил, принялся составлять в обруч клепки и толковать о том, какими должны быть бочки.

— Для каждого дела полагается посудина особая. Под один продукт, к примеру вам, дубовая либо ясеневая, под другой — осиновая, а под повидла или там вареньице обязательно липовая — чтоб, значит, без лишнего духу и чистенькая. И работа на каждый случай тоже своя. Ежели говорить про овощ, так для него большая плотность в клепках не требуется: от рассолу-то деревцо разбухает. С другой посудинки спрос уже строже. А всего мудренее, я вам скажу, сделать бочечку нашу, медовую. Тут тебе перво-наперво подай клепку кедровую. И не какую-нибудь, а самую что ни на есть певучую да сухонькую. И непременно без сучочков. Ежели в бочке будут сучки, а между клепочками малейшая прощелина, медок, значит, поминай как звали. Он вещество знаешь какое? Недоглядишь — пробьется, где ни маслицу, ни воде ходу нету…

За несколько дней Петька успел побывать с Колей всюду. На конюшне они чистили и купали лошадей, на пекарне таскали дрова и смотрели, как тетка Настя месит тесто, на электростанции с монтером навинчивали на крючья фарфоровые изоляторы.

Научившись обманывать вожатую, Петька даже перестал на нее сердиться. Зачем, в самом деле, сердиться? Такая уж у нее служба!

Но, как ни досадно, привольное житье продолжалось недолго.

Однажды, когда Петька снова улизнул в окно и прибежал к деревенским друзьям, Коля с Митькой собирались на рыбалку.

— Вот это правильно! — обрадовался Петька. — Пошли на кладку за кузницу. Знаете, сколько там рыбы! Я видал.

Митька скривился.

— Вида-а-ал! На кладку! Ну, что ты там видал? Головастиков, да?

— Чего головастиков! Мальков разных. Их под кладкой как мошкары в лесу. И большие рыбы есть — с палец!

— С палец? Ох-хо-хо! А вот таких ленков ты видал? — Митька раздвинул руки по крайней мере на полметра.

— Ну да! Такие разве бывают? — не поверил Петька. — Ленок ведь не сом, не сазан.

— Ну и что? Не веришь? Спроси у Коли.

Коля скупо улыбнулся.

— Бывать-то бывают. Только нам не попадались.

— Не попадались! — возмутился Митька. — Тебе-то, конечно. Разве ты рыбак? А я на прошлой неделе знаешь, какого подхватил? Санька Варакшин как увидел, так от зависти даже поперхнулся. Да и ты рот разинул бы. Сорок сантиметров! Во!

— Уж и сорок! Еле-еле двадцать. Мне ж говорили.

Наспорившись, решили отравиться по другую сторону Кедровки — туда, где на большой речке устроена купальня. Петька, опасаясь вожатой, пробрался к переправе задворками. Оглядываясь, быстро перебежал по доске и сразу же спрятался в кустах. За ним с белыми ивовыми удилищами на плечах перешли Митька с Колей, а сзади, замыкая процессию, как всегда, плелся Андрюшка с Валетом.

Вокруг купальни стеной стояли молодые ильмы и клены. В редких просветах между ними мелькали белые стволы берез и осинок, с берега в воду смотрелись кудрявые ивы и черемухи, а на самом обрыве, в том месте, где обычно раздевались купальщики, росла бархатная, будто сеянная кем-то, трава-мурава.

Сняв рубахи, Митька и Коля осторожно спустились с кручи и размотали лески. Коля насадил на крючок червяка, поплевал на него и, резко махнув удилищем, бросил леску в воду. Стремительный поток, подхватил капроновую нить, быстро понес ее вниз. «Эх, и прет же! — подумал Петька. — Крючок до дна, конечно, не достанет. А наверху какая рыба?»

Коля, присев на корточки и внимательно глядя на леску, одной рукой держал удочку, а другой старался зачерпнуть воды, чтобы смыть с пальцев землю. Вдруг кончик удилища дрогнул, леска натянулась. Мальчишка на миг замер, а потом ловко подсек, и на крючке затрепыхалась серебристая рыбка.

— Есть! Есть! — заплясал на обрыве Петька. — Давай ее, голубушку, пущу в чайник.

Скоро Коля поймал второго, потом и третьего пескаря. А Митьке не везло. Когда у Коли был уже десяток рыб, у него на кукане (в чайник складывать улов хвастун отказался) болтались только две.

— Эх ты, рыбак! Сорок сантиметров! — поддразнивал его Петька.

Митька злился, дергал плечом и с ожесточением хлестал леской по воде.

— Ори больше! Из-за тебя ж и не ловится. Всех ленков распугал.

Петька отошел и, усевшись возле Андрюшки, стал следить за друзьями издали. Теперь, казалось бы, никаких помех не было. Но положение не изменилось. Коля таскал рыб, как и прежде. А Митька лишь ворчал да размахивал удилищем. Не выдержав, он сошел с камня и встал рядом с Колей.