Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

— Ну-у… А что ж это за деревни? Что вы в них делаете?

— Делаем, дорогой, всякое. А кормит нас, не соврать тебе, божья муха.

— Муха? Какая же это муха? С гуся, наверно?

— Да нет. Самая натуральная — с лапками, хоботком да крыльями. И по комплекции обыкновенная. У меня, вишь, и ботинки, и кофта эта, — бабка показала на вязаную фуфайку, — и пряник, который тебе дала, — все от этой мухи.

В ответ на такое разъяснение можно было только рассмеяться. Но старуха, посмеявшись вместе с Петькой, сказала, что мухи, которых разводят в Кедровке, вовсе не мухи, а пчелы. В деревушке живет, оказывается, больше трехсот человек. И всех их кормят пчелы. Да и только ли их? Мед увозят из деревни и во Владивосток, и в Хабаровск, и даже в Москву.

Разговорившись, Петька постепенно забыл о своих огорчениях.

Теперь они ехали по мягкой полевой дороге. С обеих сторон ее то там, то здесь мелькали рощицы, зеленые гривы. Скоро они слились вместе, и пошел молодой лес. То ли после недавно пылавшего дождя, то ли по другой причине сильно пахло полынью и ромашкой, лицо приятно холодил ветерок.

Машина подошла к речке. Судя по всему, раньше здесь был мост. Теперь же от него остались только сваи да несколько повисших на скобах бревен. Все остальное унесло наводнением.

— Веселая картинка! — почесал отец за ухом. — Где же тут трактор, про который мне говорили?

Никто не ответил, но ехавшая в кабине девчонка подошла к обрыву и стала прислушиваться. Она была высокая, стройная, с длинной косой и темной родинкой на щеке.

— Слышите? — сказала наконец она. — Кажется, переправляются. Вон том.

И правда, трактор ворочался и рычал в воде где-то справа. Вынырнув из-за кустов, он некоторое время полз вдоль противоположного берега, потом повернул и пошел поперек реки. За ним на канате, словно бычок на веревочке, тащился заляпанный глиной грузовик. Таким же порядком, на буксире, переправили и отцову машину.

За рекой ехать осталось уже немного. Вскоре дорога обогнула скалистый обрыв, вынырнула из леса, и впереди замаячила Мартьяновка. Деревня в общем была не маленькая, но какая-то бестолковая. Все дома в ней тянулись в два ряда, а улица получалась одна-единственная. Слева от селения, подмывая крутые сопки, текла река, справа зеленели огороды и луг, а дальше за ними поднимались опять сопки.

Бабка сказала сущую правду. Пока ехали по улице. Петька увидел в Мартьяновке и магазин, и почту, и двухэтажную школу. В большом дворе стояло с десяток разных сельскохозяйственных машин, а на крышах нескольких изб торчали даже телевизионные антенны.

Был в деревне и завод. Не автомобильный, конечно, не химический, но вполне приличный. Размещался он в просторном корпусе на берегу речки. С одной его стороны, как на часах, стояла высокая железная труба, виднелся вход в кочегарку, с другой была сделана пристройка, а чуть подальше темнели сараи.

Когда машина остановилась возле завода, Петька решил осмотреть его повнимательнее. Вместе с ним пошла и старшая девчонка, которую бабка называла Верой.

В ближнем сарае бородатый старик составлял в ящики банки с огурцами и тут же их заколачивал. Чуть дальше, под навесом, тетки разбирали жестяные крышки и резиновые колечки к ним.

— Наверно, тут делают консервы, — решил Петька.

— Конечно. Разве тебе не говорили об этом? — сказала девчонка. — В прошлом году из Мартьяновки отравили на продажу миллион банок. Понял? Сотни машин!

— Ну да! К нам, в город?

— И к вам, к в район. Даже на Чукотку, где очень холодно и овощи не родится.

— А какие консервы тут делают?

— Разные. Соленые огурцы, маринованную капусту, томатный сок, яблочное варенье.

Они подошли к двери главного корпуса. Но на ней оказался замок.

— Жалко, — сказала девчонка. — Придется в окно посмотреть.

В ближайшей ко входу комнате Петька увидел огромные корыта, барабаны и какие-то лотки. Дальше за стенкой, стоял станок с ножами, жаровни и котлы, а за котлами поблескивала никелем и лаком машина с ленточным транспортером.

— Сначала овощи моют в барабанах и корытах, — объяснила девчонка. — Затем передают по конвейеру на резку и отваривают или обжаривают. На заводе все делают машины.

— Все-все?

— Конечно.

— А ты откуда знаешь? Сама работаешь здесь?

— Нет. Я работаю вожатой в пионерском лагере. И ты зачислен в мой отряд. Ясно?

Девчонка взглянула на Петьку, гордо тряхнула косой и, не торопясь направилась к автомашине.

Окажись в ту минуту на Петькином месте классная руководительница, она наверняка сказала бы свое любимое: «Нет, нет, мне буквально везет! Полож-ж-жительно везет на сюрпризы!» Именно так выражалась Нина Захаровна, когда мальчишки насыпали в чью-нибудь чернильницу карбиду или расписывали стены чертиками. Только тут, конечно, не чертики и не карбид. Выходит, что человек еще не доехал до лагеря, а о нем уже все знают, давно зачислили в ненужный ему отряд и, не спросившись, подсунули вожатую!

Впрочем, против того, что у тебя будет вожатая, а не вожатый, возражать, пожалуй, неумно. Такая вот вожатая даже лучше. Ишь, какая красивая! Если бы училась в городской школе, старшеклассники небось навязывались бы в друзья пачками. Плохо только одно: очень уж она серьезная, им разу не улыбнется, не пошутит.

Когда выехали из Мартьяновки, дорога пошла узкой долиной. Поля исчезли, а по сторонам потянулись поросшие лесом сопки. Машина то и дело перебиралась через мелкие ручьи, ныряла под деревья, обходила колдобины. В одном месте между могучими дубами мелькнула полянка, красным пятном проступила черепичная крыша дома.

— Ну, вот и Филькина заимка, — вздохнула с облегчением бабка. — Еще чуток — и наша матушка Кедровка. Ну-ка, внучка, где наши сумки?

Как ни странно, но Кедровка оказалась не такой уж глухой и маленькой.

Петька на другой день после приезда нарочно пробежал по улицам и насчитал в селе сорок два дома.

А речек здесь было целых три, а не одна, как думал отец. Самая маленькая — не речка, а скорее ручеек — текла через деревню. Из-за мелководья в ней купались только утки да пузатые свиньи. Другая, шириной метров восемь или десять, проходила сразу за околицей. Она была зеленоватая, прозрачная и холодная как лед. Эта речка считалась в деревне поилицей: каждое утро и вечер к ее берегам, бренча ведрами, тянулись вереницы теток. И название у речки было такое же, как у деревни, — Кедровка. Один мальчишка из лагеря сказал, что в Приморье так и ведется — многие селения называют по именам речек.