Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

— И в самом деле, дядя Вася, зачем вы ее увозите? Ей же тут хорошо. Даже вон поправилась, порозовела.

— Да что ты меня уговариваешь? — обиделся шофер. — Разве я сам это выдумал? Мать же сказала, что нужно в больницу.

— В какую там больницу! — опять загугнила Галя. — Сто раз ездила. А польза какая?

Но слушать ее, конечно, не стали. Хлопнула дверца кабины, машина стрельнула синим дымом, и отряд остался без затейника.

А еще через сутки, будто по заказу, сбрендил Митька.

В тот день неизвестно по какой причине он задержался дома и пришел на работу с опозданием.

— Где ребята? — спросил белобрысый у возившейся возле плиты Людки.

— А я что? Бегала за ними, что ли? — отмахнулась от товарища Простокваша. — Петька с Ляном где-то тут. Найдешь.

Митьке, недовольно ворча, пошел по двору. Заглянул в коровник и овчарню, слазил на чердак, осмотрел даже крышу дома. Но все напрасно. Друзья как в воду канули. Мальчишка хотел уже отправиться к старшеклассникам, как вдруг услышал голоса на точке.

— Эй, Петька! Лян! — подбегая к воротам, крикнул он. — Куда вы запрятались? Вылазьте!

Голоса смолкли, но тут же зазвенели снова.

Митька перемахнул через прясло (открывать ворота было лень) и прямо по подсолнухам пошел на голоса. На его беду возле ульев вместо Петьки с Ляном оказались малыши. Андрюшка, выпустив рубаху из штанов и вооружившись сачком, ходил между ульями, а Витюнька, сидя рядом с ведром, черпал кружкой воду и лил в поилку для пчел.

— Эй, вы! — выходя из подсолнухов, окликнул приятелей Митька. — Где Петька?

Витюнька, вздрогнув, плеснул из кружки себе на колени и вопросительно глянул на друга. Андрюшка нахмурился:

— Мы почем знаем? Искай сам.

— Ну и найду… А вы что делаете? Хотите на одну щеку поправиться, да? Ждете, когда жиганет пчела?

Андрюшка, уловив в его тоне насмешку, надулся, но Нюркин брат, то ли опасаясь Митькиных щелчков, то ли желая похвастать, объяснил:

— Селснев ловим. Вот сто!

— Шершней? — удивился Митька. — И много уже наловили? А ну покажите.

Шершни — враги пчел. Весной и летом, когда много насекомых, они добывают пищу где-нибудь в лесу или в поле. Но стоит солнышку повернуть к осени, как великаны принимаются за разбой. Они выслеживают трудолюбивую пчелку, летят за ней к улью, потом усаживаются у летка и начинают расправу. Стоит маленькой хозяйке дома высунуться наружу, как она сразу же попадает в объятия хищника и через секунду, уже перекушенная и высосанная, валится на землю. За день кровопийцы другой раз перебьют целую семью. Матрена Ивановна это, конечно, знала и для охраны надумала приставить к ульям малышей. Убивать хищников, она, правда, не приказывала: шершни еще не разбойничали. Но Андрюшка проявил инициативу сам.

— И сколько же вы убили шершней? — принимая серьезный вид, повторил Митька. — Где добыча?

Андрюшка посмотрел на мальчишку, подумал и направился к воскотопке. Осторожно ступая, принес на бумажке шершня и трех безобидных шмелей.

— Во! Считай!

— А ты сам считал? Сколько тут?

Малыш, конечно, считать не умел и потупился.

— Значит, не считал? Эх ты! — переворачивая соломинкой убитого шмеля и прикидывая, как бы подшутить над друзьями, продолжал белобрысый. — Тут же всего один шершень. А можно убить сразу сто. Хочешь, покажу, где живут сто?

— Ага, сто! — не поверил малыш.

— Ну да, сто! Может, даже больше. Когда убьешь, сюда не прилетит уже ни один. Караулить не надо.

Карапуз не поверил. Однако убить целую кучу шершней и удивить взрослых, наверно, хотелось. Митька догадался об этом, схватил Андрюшку за руку и потащил к воротом.

Идти было недалеко. Сразу за точком у дороги на Березовку стояла большая старая ива. Верхние ветки у нее уже засохли, кора с одной стороны отвалилась, а внизу, у самой земли, чернело дупло. Митька по вечерам гонял мимо корову и уже давно знал, что в дупле живут шершни.

— Видал вербу? — показывая рукой в сторону дерева, спросил он Андрюшку.

— Угу, — кивнул малыш.

— Ну вот. Там внизу дырка. Сунь палку — и сто шершней готовы.

— А ты? — покосился на него Андрюшка.

— А чего я? Не я ж караулю пасеку? И некогда мне. Надо искать Петьку.

Лопоухий отпустил карапуза и побежал назад. Только в самом деле это была уловка. Через минуту он уже сидел за ближним кустом и высматривал из-за ветвей, что будет дальше.

Андрюшка подбежал к иве, помахал рукой плетущемуся вдалеке Витюньке и, осторожно обойдя лужу, полез на пригорок.

Гнездо шершней было на месте. Малыш отыскал его, присмотрелся, потом слегка присел и сунул палку в дупло. Шершни должны были, как сказал Митька, подохнуть с одного удара. А получилось совсем не так. От палки пострадало самое большое пять насекомых. Зато остальные рванулись из дупла и, грозно жужжа, набросились на врага. Не понимая, что случилось, Андрюшка затопал ногами, замахал руками, но только разозлил шершней еще больше. Разъяренные, они жигали его и за деревом, и в траве, и в кустах полыни, которые росли за ивой.

Малыш завизжал, кинулся к дороге, но, как на грех, споткнулся и покатился в лужу.

Вера в это время полоскала у старого дома ведра под ягоду. Услышав вопли карапуза, она выбежала к дороге.

— Митька! Что случилось? Кто плачет?

Однако белобрысому было не до нее. Глядя на атакованного шершнями Андрюшку, он сообразил наконец, что совершил большое зло, и испугался: «А вдруг заедят насмерть? Что делать?»

Но делать ему уже ничего не пришлось.

В двух шагах, сжимая кулаки и зло сверкая глазами, стояла Людка. Издали, щелкая бичом, катилась Нюрка, а Вера метнулась вперед, остановилась, потом сорвала с веревки одеяло (кто-то, к счастью, вынес проветрить), накинула его себе на голову и во весь дух пустилась к иве. Подскочила к Андрюшке, сунула его под одеяло и так же стремительно умчалась назад…

Чтоб не испытывать судьбу, белобрысый благоразумно ретировался.

К счастью, малыш пострадал не сильно. На его теле насчитали всего пять или шесть шершневых уколов. А серьезными оказались только два.

— Это потому, что он упал в воду, — сказала Нюрка. — Кабы не упал, укусило бы штук пятьдесят.

— Конечно. А это смерть, — поддержала Людка. — Пятьдесят шершней ведь не меньше, чем четыреста пчел. А четыреста пчелиных укусов для человека — смерть. Особенно для такого маленького.

Куда больше досталось Вере. Шершни сильно покусали ноги.

— Ну подожди ж ты! — погрозила Людка Митьке.

Ждать исполнения угрозы пришлось недолго. Вернувшись из леса, куда они ездили по делам, и услышав про новую выходку белобрысого, Петька и Лян сбегали за остальными, и суд начался.

— Иди ближе! — строго приказал звеньевой Митьке.