Дмитрий Емец - Бунт пупсиков

Крикнув несколько раз «Не черное!», Костя на всякий случай вернул на место обувь, которую разбросала Рита, подошел к папе и шепотом спросил:

– А теперь у меня сердце красное? Посмотри! – И, не дождавшись ответа, быстро убежал.

Наконец папа довел главу до поворота, где можно было безопасно прерваться. Он посадил Костю и Риту на велосипед и отвез в детский сад, где толпа мам, горячась, обсуждала, что покупать на день рождения воспитательнице: шампунь или вазочку. Пока папа пытался улизнуть от обсуждения, дети ушли в школу и прицепом забрали с собой Сашу. С ними вместе в школу шагали Нина, Андрей и потеряшка Серафим, тихий мальчик с длинными пшеничными волосами, которого Нина вела за руку, чтобы он вообще добрался до класса. Андрей шел рядом с Сашей и авторитетно рассуждал, что школа хуже садика, институт хуже школы, работа хуже института, семейная жизнь хуже работы, а хуже всего пенсия, после которой надо уже и помирать. Саша важно кивал, соглашаясь с ним.

На крыльце школы Нина спохватилась, что Серафим не взял с собой рюкзак с учебниками, и, крича на него, бегом потащила его домой. Серафим несся за сестрой, на бегу ухитряясь задирать голову и смотреть на небо. Уже на обратном пути обнаружилось, что во время бега он потерял ботинок и не помнит даже, в каком месте тот соскочил.

Вернувшись из садика, папа походил по кухне, удивляясь тишине, прерываемой лишь мерными ударами по стеклу. Это, стукаясь панцирем, плавала в аквариуме черепаха. Папа некоторое время осмысливал непривычную тишину, а потом осознал, что дома он ОДИН-ОДИНЕШЕНЕК.

Наконец-то! Какое счастье – писать книгу, когда тебя не дергают! Когда не грохочет мультиками компьютер и никто не ноет в ухо! Когда в доме ТИШИНА! Теперь-то у него появилась возможность работать!

– Вот! – вслух сказал папа Гаврилов, обращаясь к черепахе. – Давно пора!

Потирая руки, папа еще немного походил, мечтая, как сейчас потрудится, и сел к компьютеру. Написал строчек пять, но почему-то застрял и сварил себе кофе. Потом написал еще строчки две, сделал бутерброд и удалил строчек десять. Потом опять встал и принялся ходить, пытаясь понять, почему ему не работается.

Что-то было неправильно. Но что?

Папа покормил черепаху. Поменял опилки у морских свинок. Отсадил в свободную клетку крыса Шварца. В отдельной клетке Шварц тряс решетку и верещал как заключенный в темницу тиран.

– Вот так! Я буду писать! Трудиться я буду! А вы свободны, женщины Востока! – сообщил папа женам Шварца и вернулся к компьютеру.

И опять ему не работалось. Сначала папа удалял отдельные слова, потом предложения, затем абзацы, а под конец едва не удалил целую сюжетную линию.

Но тут он спохватился, что сейчас удалит всю книгу, и торопливо поднялся. Из крысиной клетки доносились ужасные визги. Оставленные без тирании Шварца, его жены передрались между собой и стали воровать друг у друга еду и детей. Одного из крысят они ухитрились засунуть головой между прутьями решетки, и, не появись папа вовремя, все закончилось бы плохо. Папа торопливо пересадил к ним Шварца. Разгневанный Шварц мигом задал всем своим женам трепку, забрал у них всю еду, задними лапами расшвырял детей – каждой жене примерно по равной кучке, и опять в клетке воцарился хрупкий семейный мир.

Папа стал бродить по дому, собирая по углам забытые чашки. Но и в пустых чашках вдохновения не обнаружилось. Он поднялся к голубям и шуганул их веником, надеясь, что они поднимутся в небесную безграничность, но голуби обленились и, едва отлетев от дома, вернулись на чердак. Пришлось папе снова пускать в ход веник.

– Вот вы какие! Заелись! – сказал голубям папа. – Вы прямо как люди! Чтобы заставить вас летать, кто-то должен непрерывно колотить вас веником!

Он насыпал голубям пшеницы и опять попытался работать, но даже не дошел до ноутбука, почувствовав, что бесполезно. Не зная, чем себя занять, он перемыл всю посуду и фломастером написал на холодильнике «Ну как?», поставив внизу дату.

Это была «временная бомба» – робкая попытка папы сегодняшнего протянуть руку папе завтрашнему, который уже все будет знать. Таких временных маячков у папы было по всему дому десятка два. Папа постоянно забрасывал их себе, когда долго не выходили книги или больше двух лет не рождались новые дети.

Так папа Гаврилов промаялся до часу дня, а потом ему пришлось идти за Сашей. В два явился Петя, вернулись Вика, Катя и Алена, и дом наполнился шумом. Что-то падало, грохотало, лезло в холодильник, ставило разогревать суп, ворчало, взгромождалось на табуретки, отыскивая Катины заначки.

Петя бродил по дому и, вознаграждая себя за то, что все утро притворялся в школе приличным человеком, трогал все смартфоны, планшеты и компьютеры. Обновлял, менял системы, подключал и отключал от Wi-Fi, ограничивал доступ, запароливал. Алена и Катя стонали, потому что Петя поставил программу, каждые десять минут выбрасывающую их из Интернета, и требовал за каждый следующий вход в Сеть что-нибудь вкусное из их тайников.

В половине шестого папа привез из сада Костю и Риту и стал разрабатывать Косте левую руку, потому что, хотя мамы не было, левая рука-то никуда не делась. Костя повторял, что левая рука ему не нужна, у него правая сильная, и пытался сбежать.

– Женский подход – делать все по схеме! – сказал папа. – А мужской подход…

– …вообще ничего не делать! – влезла Катя.

– Нет! Мужской подход – творческая импровизация! – оспорил папа и, предложив Косте поиграть в пиратов и пленников, прикрутил его правую руку веревкой к туловищу. Левую же руку папа, как невнимательный пират, прикрутить забыл. Теперь, чтобы освободиться, Косте нужно было развязать узел левой рукой. Пропыхтев пятнадцать минут, он с этим справился и потом очень гордился собой.

– А вот я развяжу любой узел! – сказал Петя и велел Косте и Саше себя связать.

Они его связали, и Петя, разумеется, легко освободился. Тогда Петя стал требовать у Алены и Кати, чтобы и они его связали, и тоже освободился.

– Теперь ты! – сказал он Вике, и Вика связала Петю таким количеством мелких узелков, что он уже не освободился и стал кричать, что она связывает неправильно, только веревку портит, и разводить другую похожую критику.

Пока все связывали Петю, папа машинально проверял, работает ли у остальных детей левая рука, и очень удивлялся, что работает. Например, Саша даже ухитрялся пропеллером прокручивать между пальцами левой руки карандаш, потому что так делал в кино один метатель ножей.