Софья Прокофьева - Клад под старым дубом (сборник)

Но теперь всё лопнуло. Потому что папа был просто какой-то ненормальный с этой математикой.

Нет, это не зря говорят, что понедельник – самый несчастный день. Контрольная была как раз в понедельник. И вот пожалуйста – двойка.

Сашка проглотил колючую слюну. Он решительно вытащил из пенала ластик, потёр грязный уголок о штанину и, задержав дыхание в груди, осторожно стал стирать двойку.

Стирать её надо было ой как осторожно. Бумага так и сходила плёнками.

Сашка поёрзал на сундуке, чтобы усесться поудобней. Но вдруг под ним что-то хрюкнуло, хрустнуло, подломилось, и Сашка ухнул вниз, прямо в сундучок, так что коленки оказались выше головы. Острая щепка упёрлась в бок. А слева был ещё гвоздь. Он прошёл через штаны и немного уже вошёл в Сашку.

Сашка глянул на дневник и с шипением втянул в себя воздух. На месте двойки чернела дыра.

Он яростно и бестолково забарахтался, стараясь вылезти из сундучка.

Сам всё испортил! Такой дневник и вовсе папе не покажешь. По этой дырке кто хочешь сразу обо всём догадается.

Наконец Сашка с трудом встал на ноги. Не выдержав, со злостью изо всех сил ударил сундучок ногой. Сухие звонкие доски развалились, разлетелись в стороны.

Вот тут-то Сашка всё и увидел.

На дне сундука горкой, одна на другой, лежали какие-то удивительные книги.

Книги были не простые. Это Сашка сразу понял. Наверно, таких ни в одной библиотеке не сыщешь. Разве только в музее.

Книги были старинные, даже совсем древние. С застёжками из меди, а может, и из золота. А уж толстые! Одна книжечка как папин портфель.

Двумя руками Сашка с трудом поднял верхнюю книгу. До чего ж тяжёлая! А пылищи на ней…

Сашка плюнул на обложку и растёр рукавом.

На старой тёмной коже блеснули глубокие золотые буквы. Сашка прочел:

Внизу блестели золотенькие буквы поменьше:

Эти слова как-то не сразу дошли до Сашки и вдруг словно взорвались в нём. Сашка покачнулся. Его руки судорожно вцепились в книгу, будто она могла вырваться от него, удрать или улететь, как птица.

Тихонько, осторожненько, боясь дохнуть, Сашка открыл книгу. Буквы так и запрыгали у него перед глазами: тяжёлые, красивые, все в завитушках.

– «Ведь-ма о‑бык-но-вен-ная», – по складам прочёл Сашка. В голове было пусто и гулко. – Ух ты! Ведьма! А в скобках вон ещё написано: «На помеле и без помела». «Волшебники добрые». «Волшебники злые». «Вруны и враньё». И ещё стихи какие-то.

Не веря своим глазам, Сашка прочёл:

Этот «окер-покер» вдруг как-то остро огорчил Сашку. Он как-то всё испортил. Из-за него всё сразу стало каким-то дурацким, несерьёзным. Разве так должно быть, если всё настоящее, волшебное?

Сашка стал читать дальше:

«Примечание I. О врун! Твоё враньё станет правдой, только если тебе поверят. Если тебе не поверят, твоё враньё останется просто враньём.

Примечание II. О несчастный! Если ты, сгибаясь под тяжестью вранья, захочешь, чтобы всё было опять как прежде, то…»

Дальше почти ничего нельзя было разобрать. Низ страницы был весь в дырках и пятнах. Как будто книгу грызли мыши. Да ещё к тому же кто-то из волшебников читал её за обедом и переворачивал страницы жирными пальцами.

Сашка с трудом прочёл:

Нет, ничего толком не разберёшь, особенно последние строчки.

Но Сашка не стал ломать голову, догадываться, что там написано. Подумаешь, звёздный Лев какой-то… Чепуха!

Главным было совсем другое. Волшебство! Неужели и вправду… оно существует?

Сашка задохнулся. Он шагнул к окошку, высунулся и жадно глотнул острого, холодноватого воздуха.

Он увидел пустой солнечный двор. Красный зонт переходил улицу. В доме напротив на балконе какая-то тётя с голыми руками, закутав голову тёплым платком, била палкой ватное одеяло. На карниз сел такой славный воробей. Потом прилетел раскормленный, жирный голубь.

Всё было совсем простое, обыкновенное. Да нету никакого волшебства. И быть не может. Это ещё Анна Семёновна в школе объясняла. Откуда ему взяться?

Сашка оглянулся во тьму чердака. Может, и книг нет никаких, просто померещилось?

Но нет. Старые книги по-прежнему лежали среди груды досок, всё так же важно и слабо поблёскивая из темноты медью застёжек.

Так… А их, что ж, выходит, просто так писали? Для шуточки?..

Нет… Может, оно всё же есть, это волшебство. Ну, не на солнышке, не во дворе, а ночью или тут на чердаке. А что? В этом доме прежде жил волшебник. Потом он умер, потому что волшебники ведь тоже умирают, и вещи его снесли на чердак. А может, он и просто так приходил сюда поколдовать, потому что при соседях неудобно. Похоже, что всё было именно так. Ну, а если это правда, то тогда, тогда…

Всё равно, как бы то ни было, а заклинание надо прочесть. Хотя бы на всякий случай…

Сашка не своим, каким-то охрипшим голосом прочёл:

Никогда Сашка так не старался. Даже когда читал в школе на вечере «Белеет парус одинокий». Его голос звучал как-то очень странно на чёрном чердаке. Вспугнутая темнота шевелилась в углах.

Сашка бережно закрыл книгу, положил её к остальным и сверху завалил досками. Ему показалось, что доски снизу слабо светились красноватым светом. Нет, это просто луч солнца как-то пробрался сквозь пыльное окошко и стрельнул в глубь чердака.

Сашка дрожащими руками сунул дневник в портфель, неуклюже пролез в щель и снова заложил её корявой доской.

Сашка с трудом спускался по ступенькам. В ногах была какая-то дрожь и слабость.

На третьем этаже Сашка нос к носу столкнулся с Лёлькой, Катиной сестрой.

Вообще-то он этих первоклашек просто сметал со своего пути.

Он двигался прямо на них, как танк, и это уже было их личное дело – разбежаться, отскочить в сторону или попасть под танк. Он никогда на них и не глядел даже. Они все казались ему одинаковыми, на одно лицо.

Но Лёлька как-никак приходилась Кате сестрой. Поэтому Сашка один раз всё-таки поглядел на неё и вдруг ужасно её пожалел.