Светлана Ольшевская - Ведьмин бал (сборник)

Теперь уже и я видела, по улице, от которой наш дом отделял невысокий редкий заборчик, медленно бредет человеческая фигура. Конечно, в этом не было ничего удивительного – мало ли кому вздумалось по улице погулять. Но этот человек шел, низко склонив голову и сгорбившись, со стороны деревни как раз по направлению к той дороге, что вела к курганам. Мне тут же стало не по себе – припомнилась куча голливудских фильмов и деревенских баек о том, кто может ходить по улицам ночью.

– Ника, а ты не чувствуешь, кто это? Ну, человек или…

– Что за глупости, конечно, человек! – фыркнула моя подруга. – Даже имя могу назвать – это Петро Глушенко.

– Петро?! – подскочила я. – Так он же говорил, что соседку в Павловку повезет…

– Ну правильно, – усмехнулась Ника. – Вот только не повез, а пошел пешком. И не в Павловку, а несколько по иному адресу. И обошелся без соседки. А так – все правильно говорил.

– Ха-ха.

Мне было совсем невесело. Куда он мог идти – не к курганам же? За нашим домом стояли еще две или три хаты, и все, село кончалось. Ревность помимо воли одолевала меня. Надо будет разузнать, кто там живет, в этих домах…

С такими мыслями я и уснула.

А ночью приснилось мне село. Наше село – да не такое, как я привыкла видеть. Маленькие белые хатки-мазанки, округлые подслеповатые окошки размером с форточку, плетеные ограды – «тыны», на которых красовались горшки и глечики… Я видела его откуда-то сверху, находясь выше соломенных крыш и высоких закопченных дымоходов. Домишки разбросаны были как попало, но через деревню шла одна широкая, четко очерченная улица – как, впрочем, и в реальности…

Только там, во сне, стояла ночь, и эта ночь была тревожной и недоброй. Повсюду выли собаки, испуганно мычали коровы, ржали лошади в стойлах. Ни одно окно не светилось, все было плотно завешено, но я знала – никто в селе не спит, все приникли к щелям занавесок и дрожат от страха.

На миг я увидела себя маленькой девочкой в длинной домотканой рубахе, я стояла босиком на земляном полу крестьянской хаты и качала большую деревянную колыбель, висевшую на крюке посреди комнаты. Было темно, только в печи тлели уголья, и это немного разгоняло мрак. Женщина, высокая, худая, металась по комнате. Она то припадала к крошечному оконцу размером с форточку, чуть-чуть приоткрыв белую штору, то грохалась на колени перед потемневшими иконами в углу, то выхватывала из колыбели младенца и со слезами прижимала его к себе. Наконец она надолго припала к оконцу, а потом отшатнулась и села прямо на пол:

– Идуть… уже идуть… Хоть бы козаки успели…

И я, снова откуда-то сверху, увидела, как из леса у нашего края села выкатываются, выползают на дорогу, переходящую в улицу, непонятные серые фигуры, скрюченные и уродливые… А далеко за лесом виднеется над верхушками вершина кургана – той самой Лялиной могилы. И эта могила светится изнутри тусклым красноватым светом…

– Мама! – я проснулась с криком и долго лежала, уставившись в потолок и соображая, где сон, а где реальность.

Солнышко снова заглядывало в окно, его лучи нежно пробивались сквозь тюль. А часы-ходики показывали уже почти одиннадцать.

Приснившееся, как ни странно, не показалось мне кошмаром. Скорее это было одним из тех снов, которые я про себя называла «историческими». Было со мной иногда такое – после того как я побываю в каком-нибудь незнакомом месте, потом мне снится сон об истории этого места. Не страшный, скорее интересный – и до жути реалистичный, просыпалась я вечно с мыслью, что видела реальные события. Вот и теперь – сходила я на этот курган, так он мне и приснился.

Причем я до сих пор не знаю, то ли это были действительно когда-то произошедшие события, то ли моя буйная фантазия. Во всяком случае, ни подтверждения, ни опровержения я ни разу не получала.

«Ладненько, пора вставать», – подумала я. Тем более что диванчик Ники давно уже был застелен.

– Вот и Танечка встала, – приветливо встретила меня бабушка, когда я вошла на кухню. – Садись чай пить!

– А где Ника?

– Не знаю, ушла куда-то.

– Ну дела! И ничего не сказала?

– Нет. Встала раненько, помогла мне управиться и ушла. Поболтали мы с ней маленько… Серьезная у тебя подружка, Танечка!

– Куда уж серьезнее…

Позавтракав чаем со вчерашними пышками, я вернулась в нашу спальню. Куда же все-таки пошла Ника? Вечно эта ее самостоятельность!

Как я давно уже убедилась, большинство моих знакомых девчонок не пойдут никуда, если никто не составит им компанию. Даже в школьный буфет три шага не сделают, будут страдать от голода, но тупо дожидаться, пока какая-нибудь подружка не согласится пойти с ними. Признаюсь, мне тоже в компании комфортнее, чем в одиночку. А вот Ника – самое рьяное исключение из этого правила. Она такое «компанейство» презрительно обзывает «стадным рефлексом» или рефлексом «доминантой овцы», и ходить в одиночку для нее – удовольствие, а не проблема. Вот и теперь куда-то слиняла, пользуясь тем, что я сплю.

Это меня возмутило. Нет, когда наши одноклассницы вдесятером собираются в туалет на три кабинки, то тут я с Никой согласна. Но могла бы и меня позвать, что же мне теперь, сидеть да в потолок смотреть?

И тут я заметила на Никином диванчике маленькую записку, аккуратно сложенную вчетверо.

«Таня, ты не беспокойся, я скоро приду. Я пошла к курганам, а тебе, насколько мне известно, там не понравилось. Так что я с легкой совестью оставляю тебя спать, надеюсь вернуться до твоего пробуждения».

Ниже стояла дата, подпись и время – 9.00.

Я подождала минут пятнадцать и заскучала. Глянула на часы – половина двенадцатого. На дорогу у нас вчера ушло в сумме часа три, так что Ника сейчас должна была возвращаться.

Выйти встретить ее, что ли? Все же лучше, чем сидеть тут без толку.

Я оперативно собралась, вышла и свернула налево. Туда, где через три домика виднелись огороды, а дальше чернел лес.

Впредь не буду показывать своего недовольства, думала я, шагая мимо этих огородов. Между комьями вскопанной с осени земли еще кое-где белели пятнышки снега, по обочинам торчала высокая сухая стерня.

За огородами мне встретился старичок-пастух, сидевший на поваленном дереве возле самой опушки леса. Он был одет в теплый бесформенный тулуп с поднятым воротником, почти скрывавшим его лицо. Я бы прошла мимо и не глянула, но он сам окликнул меня:

– День добрый, девонька!

– Здравствуйте, – я вежливо кивнула. Мне вспомнился деревенский давний обычай – здороваться со всеми подряд, знакомыми и незнакомыми. Я хотела пойти дальше, но старичку явно не хватало общения.

– Подружку свою ищешь? – спросил он, глядя на меня из-под низко надвинутой шапки-ушанки.