Наринэ Абгарян - Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения

Сестра в тот день поставила мировой рекорд по спринту, спурту и прочим видам скоростных видов бега с преодолением препятствий на нестандартных расстояниях. Почему нестандартных – потому что стандартным ее прыжок через забор и приземление в густые кусты колючей ежевики при всем желании не назовешь.

Волкодав почему-то остался за забором, а Каринка потом долго выпутывалась из ежевики. Вернулась домой довольная, вся в синтепоновых клочьях и ошметках от куртки и зеленых брюк. Уцелел только жилет, и то благодаря куртке. Ну и колготки благодаря брюкам остались невредимы.

Когда дети нашего двора увидели, в каком виде возвращается Каринка, они построились тевтонской «свиньей» и повели ее домой. Во-первых, чтобы оттенить ее расхристанный вид, а во-вторых, понаблюдать за выражением лица мамы.

К сожалению, я застала только отголоски маминого выражения лица, потому что была на занятии по фортепиано. Когда вернулась через два часа, скандал уже отгремел, сестра раздумывала над своим поведением в спальне, а мама страдала на диване с клочком красной нитки на дергающемся веке.

Достаточно было одного взгляда на мамино веко, чтобы понять, что случилось что-то совсем уж экстраординарное. Дело в том, что это был метод нашей бабули – скатывать из красной нитки шарик и прикладывать к веку. Потому что дергающееся веко – признак сглаза. Так в Архангельской губернии, откуда наша бабулечка родом, издревле боролись с бесом и его происками. Мама всегда смеялась над суевериями и говорила, что это пережитки темного прошлого. А тут взяла и сдалась. Видать, сильно прижало. Так и лежала, с ниткой на дергающемся веке, тихо стонала и бормотала что-то про грехи, за которые ей достался такой ребенок.

В память о знаменательном прыжке на спинке Каринкиного жилета осталась некрасивая зацепка. Сначала мама хотела перевязать жилет, но потом рассердилась:

– Зачем мне тратить время на перевязывание, если этот ребенок не ценит моего труда? – заявила она, отпорола от своего старого пиджака карман и пришила там, где красовалась зацепка. Вот так на спинке Каринкиного жилета ни к селу ни к городу образовался карман. Сестра не унывает и хранит в этом кармане разную стратегического назначения мелочь – монеты, гвозди, магнит, несколько затупленных боров папиной бормашины. Ведет готовый к отпору образ жизни.

– Главное, – она расстелила на письменном столе жилет, – темно-зеленый, по цвету совсем как военный.

– Да, по цвету очень даже военный, – согласились мы с Манькой. – А как ты будешь ему пуленепробиваемость придавать?

– Легко. Мне нужны две крышки, такие, от железных кастрюль…

– Может, алюминиевых? – уточнила я.

– Алюминиевых, ага. Я их приделаю впереди, справа и слева.

– Как приделаешь?

– Ну… Можно крест-накрест пришить нитью, вот так и так, как ты думаешь, держаться будет?

– Будет.

– А еще мне нужен наш квадратный поднос из нержавейки, чтобы сзади под спинку приделать. И фольга нужна.

– Фольга зачем? – встрепенулись мы с Манькой. Фольгу трогать ни в коем разе нельзя, она была жутко дефицитная, и доставали ее с большим боем. Мама с Ба наловчились пользоваться ею по нескольку раз – аккуратно, чтобы не помять, мыли под проточной водой, сушили в сушилке и хранили до следующей готовки.

– Мне немного надо, просто вырезать из картона погоны на плечи и обклеить фольгой. Пойду за материалом! – И сестра пришпорила в сторону кухни.

– Ты только у мамы попроси, фольгу без спроса не бери, – окликнула ее я.

– Думаешь, рассердится?

– Ба бы за такое, наверное, побила, – прошепелявила Манька – она перекусывала нитку, поэтому говорила невнятно, – точно бы побила!

– Ладно, спрошу.

Каринка вернулась через пять минут, загруженная кухонным скарбом и тарелкой с бутербродами.

– Мама передала. Сказала, чтобы всё съели. Скоро придет посмотреть, что у нас получилось.

– И фольги тебе дала?

– Угум. Так обрадовалась, что я не сама взяла, а попросила у нее, что отдала мне кусочек новой фольги.

– Непользованой? – встрепенулись мы с Манькой.

– Совсем новой!

Вот так, на удивление мирно переговариваясь, мы и готовились к завтрашнему визиту московской незнакомки. Мама осталась довольна нашими помпонами, только немного подровняла их. Мои помпоны мы пришили к гольфам, а Манькины убрали в пакет. Чтобы вечером Ба довела до ума ее гольфы. А потом мы всем миром любовались Каринкой. Каринка ходила в своем пуленепробиваемом жилете, растопыренная крышками и подносом из нержавейки, бликовала погонами из фольги и имела вполне воинственный вид.

Думаю, моя сестра все-таки не совсем правильная девочка. Я не знаю ни одной другой девятилетней девочки, которая бы дразнила волкодава и ходила в пуленепробиваемом жилете. Или умела выражать свои горячие чувства только посредством побоев и прочих телесных повреждений. Наверное, наша Каринка – действительно из ряда вон выходящее явление. Не зря же Ба ее называет «Тунгусским метеоритом» и «Апокалипсисом сегодня».

Вот сейчас я об этом думаю, а в носу щиплет. От гордости за нашу семью. Потому что только нам повезло с такой выдающейся девочкой. Потому что второй такой Каринки во всем мире не сыскать. Еще бы. Еще одна такая Каринка – и участь человечества была бы решена не в пользу человечества. Определенно.

Утро следующего дня мы провели в лихорадочных приготовлениях – наводили марафет. Вскипятили бигуди, накрутили мне волосы. Попросили у мамы косметики, получили категорический отказ. Обиделись, но унывать не стали. Густо надушились туалетным освежителем воздуха «Лесные ягоды» и подвели глаза Каринкиным химическим карандашом. Подвели неумело, зигзагом. Зато хорошо обслюнявили карандаш. Чтобы макияж держался намертво.

Мама по достоинству оценила наш неземной вид – наорала и немедленно поволокла в ванную – умываться. Только неземной вид полностью смываться отказывался.

– Ну не пемзой же оттирать, – сокрушалась мама, намыливая то мое, то Манино лицо.

Потом она какое-то время без зазрения совести смеялась в наши разношерстные глаза.

– Вот и ходите такие красивые, – всхлипывала она.

Но мы с Манькой обиженно заявили, что не желаем иметь неконкурентоспособный вид.

– Тетьнадь, неужели ты не понимаешь! – втолковывала маме Манька. – Хочется, чтоб московская девочка увидела нас красавицами!

– Красавицами так красавицами, – вздохнула мама, принесла свою косметичку и красиво обвела нам глаза сурьмой.

– А губы? – попросили мы.

– Не наглейте, – отрезала мама. – И зарубите себе на носу – еще раз увижу, что вы экспериментируете с химическим карандашом, накажу обеих. А лучше Ба на вас нажалуюсь. Ясно?