Наринэ Абгарян - Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения

– О, – обрадовался дядя Миша, – жингялов хац! Вот этим мы и перекусим.

– А что это такое? – наморщили носы мы.

– Настоящая карабахская еда. Хлебные лепешки с разными сортами зелени.

– Очень вкусная еда, – зачастила торговавшая лепешками женщина, заговорщицки подмигнула нам и перешла на армянский: – Я сама армянка, родом из Карабаха, так что мой жингялов хац – самый правильный! Вот, попробуйте. – И протянула нам лепешку.

– О-о-о-о, – восхищенно зацокал дядя Миша, жуя хлеб, – давно не ел такого вкусного жингялов хаца! Давайте возьмем каждому по две лепешки и еще мацуна – запивать.

– Этот жингялов хац, который на пробу, я вам за так отдаю, – обрадовалась торговка и принялась складывать в стопку лепешки. – А хороший мацун я сейчас вам подскажу, у кого брать. Вон, видите ту женщину в синей куртке с капюшоном? Она торгует мацуном из буйволова молока. Марина, – крикнула она, перекрывая гомон толпы.

– Да! – откликнулась женщина в синей куртке.

– Продай этому мужчине мацун со скидкой. Он мой постоянный покупатель!

– На моем глазу, – шуточно козырнула женщина.

Через пятнадцать минут мы сидели в сквере возле автовокзала и, запивая вкуснючие лепешки освежающим мацуном из двухлитровой банки, вели разные разговоры, стараясь тактично не упоминать досадное недоразумение, случившееся с дядей Мишей в автобусе. Правда, как бы ни старались, все равно съезжали на эту тему.

– Пап, – трещала Манька, – а ехать сколько до Кировабада?

– Четыре часа.

– А представь, если эти старик со старухой тоже поедут в Кировабад? А если они снова начнут тебя ругать? Все четыре часа!

– Хм.

– Можно вытворить что-нибудь такое, чтобы они про твоего папу забыли, – отхлебнула из банки Каринка.

– Уймись, Чапаев. – Дядя Миша вытащил из кармана платок и протер длинные мацунные усы Каринки. – Ничего творить не надо, уж как-нибудь сам разберусь.

К счастью, старик со старухой остались в Товузе. Зато в салоне оказалось большое количество голодных пассажиров, которые, как только тронулся автобус, развернули свои припасы и начали увлеченно есть. Дух отварных яиц, колбасы, зеленого лука, пирожков с картошкой и солений витал над нами все четыре часа дороги. Мы с Манькой пели с удвоенным старанием – от запаха отварных яиц нас мутило так, как никогда прежде. Каринка всю дорогу счастливо проспала, благодаря чему мы вовремя прибыли на автовокзал города Кировабада. А то через час-другой вынужденного бездействия она выкинула бы очередной душегубский фортель, и нас бы высадили где-нибудь на полпути, посреди пустынных степей обдуваемого со всех сторон немилосердными осенними ветрами Азербайджана.

Время, которое мы провели в Кировабаде, к нашему огромному сожалению, промелькнуло одним мгновением. Не успел оглянуться – как уже наступило воскресенье – день отъезда. Но кое-что мы все-таки успели. Ба наконец-то после долгого перерыва побывала в гостях у Моти и вдоволь пообщалась с его женой тетей Зиной. Тетя Зина кормила гостей обильными, но бестолковыми блюдами, а на прощание вручила им ярко-малиновое, в оранжевый и голубой узор, покрывало. Ба развернула подарок и поцокала языком для проформы, но потом долго недоумевала, откуда берутся люди с такой страстью господней вместо нормального человеческого вкуса.

Мы заехали в гости к нашему дяде Мише – маминому старшему брату. У дяди Миши две дочери – Ирина и Алена, и замечательная жена тетя Света. Они сначала накормили нас сытным обедом, а потом повели гулять по городу. Первым делом мы заехали на кладбище к деду, потом зашли в большую армянскую церковь – поставили свечи за упокой душ наших ушедших родственников. В церкви было темно и нарядно, пахло сладким и дымным, мы зажмуривались и ловили отблеск желтых свечных огоньков уголками глаз. Эти отблески переливались на кончиках ресниц разноцветными гирляндами, от этого на душе становилось легко и радостно, как в новогодний вечер. Но у взрослых были печальные и сосредоточенные лица, каким-то другим чутьем мы понимали, что мешать им ни в коем разе нельзя, и поэтому, взявшись за руки, ходили по церкви, изучая иконы.

Потом мы долго бродили по городу. Катались на желтом пузатом трамвае, он лязгал и пронзительно гудел, подъезжая к очередной остановке. К нам подошла полная тетечка в темном платке, проверила талоны, называла маму «ай хала», а Сонечку – «гёзал гыз». Мы смотрели на нее во все глаза – на левой руке у тетечки была настоящая татуировка – голова кобры со вздутым капюшоном.

– Вырасту – сделаю себе такую же, – решила Каринка.

– Только через мой труп! – отрезала мама.

– Она раньше была пиратом. Когда их корабль утонул, ее спасли и доставили на берег моряки датского королевского флота. Вот она и пошла в благодарность работать кондуктором, – с серьезным лицом рассказывал нам дядя Миша.

Мы слушали, затаив дыхание, а взрослые прятали улыбки и перемигивались друг с другом.

Потом мы гуляли по центру города, ели сахарную вату, с испугом озирались на уродливых нищих, которые просили милостыню на тротуарах улиц.

– Вы, главное, не смотрите на них долго, – учила нас Аленка, – а то они очень злые. Могут камнем кинуть или палкой запулить.

Не глядеть на этих нищих во все глаза не представлялось возможным. Это были страшные калеки – с деформированными конечностями, ужасными горбами, в жутких отрепьях. Некоторые из них не только просили милостыню, но и торговали импортными товарами – сигаретами «Мальборо», жвачками и красивыми конфетами в золотистой упаковке.

– До чего же они страшные! – вздыхали мы.

– Это они днем страшные. Вечером вернутся домой, отцепят горбы, распрямят ноги и превратятся в обычных людей, – махнул рукой дядя Миша.

– А чего они себя днем уродуют? – не вытерпела я.

– Работа у них такая. Им медаль за уродство дают. Чем уродливее человек, тем больше медалей.

– Миша! – сделала бровки домиком мама. – Ну чего ты детям головы всякой ерундой забиваешь?

– А чего они мне безоговорочно верят? – встал руки в боки дядя Миша.

– Дядя Миша, ты что, врешь нам? – расстроилась Гаянэ.

– Не вру, а придумываю. Это разные вещи, понятно?

– Ага, – неуверенно кивнули мы.

– Понятно или еще раз объяснить?

– Если можно, объясни еще раз, дядя Миша.

– Например, я говорю, что небо зеленое. Как вы думаете, я вру или придумываю?

– Врешь, – тренькнули мы с Аленкой.

– Придумываешь, – отозвались остальные девочки.

– А вот и не угадали! Фантазирую я, ясно?

– Я-а-а-а-а-а-асно!

– А если я говорю, что небо красное, что это означает?

– Что ты врешь?

– Здрассьти! Это означает, что мы живем на Марсе. Марсиане мы, понятно? Инопланетяне. Глаза врастопыр, тело пупырчатое, на каждой руке по три пальца и еще восемь под мышками торчат!