Эдуард Веркин - Остров последнего злодея

– Нет, – заверил Потягин. – Я и тогда ничего не видел, просто бараки…

– Я их проверил, – наплел я. – Ничего там нет. Аэродром тут имелся раньше, а в этих сараях бочки, наверное, хранились. Можешь не беспокоиться.

– А я и не беспокоюсь…

– Ну и хорошо. Я думаю, скоро наш эксперимент вступит в завершающую стадию. Надо только Карту спрятать подальше…

– А что? – в глазах Потягина вспыхнул интерес.

– Да нет, ничего…

– Зачем Карту прятать?

Я поглядел Потягину через плечо. Это, кстати, отличный прием – выводит человека из равновесия, он начинает думать, что за спиной кто-то есть… Ну и так далее. Это меня Магистр научил, он вообще мастер разных уловок. Даже технику боевой шутки освоил, а я вот нет, к сожалению.

Я поглядел за плечо, Потягин обернулся.

– Мне кажется, что Фома не устоит, – заговорщически прошептал я. – Мне кажется, Лунная Карта его чересчур соблазняет. К тому же эта история с Октябриной…

– Что за история?

Потягин тоже перешел на шепот, попался, попался.

– Ну видишь ли… – я взглянул на Потягина испытующе. – У нее… как это сказать… Личная драма, если короче.

– Как это?

– Она влюблена. В Фому. А он к ней равнодушен, не замечает, все думает, как лучше букет из шишек составить. Ну вот Октябрина и нервничает. Она, между прочим, уже просто в ослеплении! И в исступлении. Я думаю, что она способна ради Урбанайтеса пойти даже на кражу!

Жаль, что Потягин не видел своего лица. Оно такое получилось красноречивое, я бы снял отпечаток на память и поместил в музей физиогномики, в отдел «Это интересно».

– Влюбленная девушка, это все равно что цунами – сносит все на своем пути. Не исключено, что она в ближайшее время покусится… Впрочем, ладно. Уже поздно, Виталий, иди, отдыхай. Нам всем надо набраться сил. Еще сока хочешь?

Потягин хотел.

После чего отправился к себе, в избушку. Спокойной ночи, Виталий, спокойной ночи.

Потягин растворился в наступающих сумерках, я устроился на веранде своего бунгало, велел Андрэ зажечь ароматические свечи. Приход ночи я встретил со спокойным сердцем, мой пульс не участился, дыхание не сперлось, в одиннадцать часов я отправился на деловую прогулку, хотя погода начала внезапно портиться. Но трудности меня не пугают, настоящий реконструктор на трудности плюет.

Проходя мимо участка Потягина, я услышал болезненные стоны и громкие звуки желудочного происхождения, мыло действовало, Виталя страдал. Ничего, ему полезно. Очистится от вредных мыслей, по себе знаю – наутро после отравления я был просветлен, как сорок пять Гаутам, улыбался, как праведник, только сидеть не очень удобно было. Вот и Потягину завтра сидеть будет затруднительно. А зачем ему сидеть – ему стоять надо, работать.

Возле Урбанайтеса было тихо, и именно там я впервые услышал шаги. За спиной. За мной следили! Все, как я и предполагал. Вот только кто? Потягин в отключке, Урбанайтес… Нет, Урбанайтес не сейчас. Значит, либо Ахлюстин, либо Октябрина.

Скорее всего, Октябрина.

Тучи, нелепые и бессмысленные, затянули зачем-то небо, я шагал по тропинке, струящейся между тростниковыми плантациями, насвистывал, напевал «День Работников Леса» стародавнего ансамбля «Анаболик Бомберс», щелкал пальцами и вообще производил как можно больше разных звуков – чтобы преследователь по своей недалекости меня не потерял.

Возле плантации Ахлюстина я повернул к морю. На какие-то секунды сквозь тучи проблеснула луна, и мне открылось совершенно волшебное зрелище – освещенная синими лучами плантация и застывшие темные фигуры роботов с мачете. Если бы у меня был знакомый художник, я бы попросил его написать это, повесил бы в кабинете.

Я остановился и полюбовался этой красотой, минут так несколько. Ну а потом к морю. Берег тут задирался вверх, и к воде спускался крутой галечный откос, а тропка тянулась прямо над ним, в тени пальм. Красиво, как специально сделано. Шагал по тропинке, слышал, как мой преследователь обходит меня слева.

Потом у меня совершенно неожиданно развязались шнурки, так, случайно, я уселся на поваленную пальму и стал их завязывать. Не спеша, основательно. Преследователь переместился мне за спину.

Потом громко хрустнула ветка. Ну что за дилетантщина, подумал я. Разве так можно? Чуть все не испортила – к этому моменту я уже понял, что это Октябрина. Больших усилий мне стоило удержаться – я мог развернуться в любую секунду и сказать, к примеру:

– А как же наша любовь, пупсик?

Или:

– Шишел-мышел Ярик вышел?

Ошарашить, сбить ярость.

Но я промолчал. Как сфинкс.

И еще больших усилий стоило не уйти в сторону, когда она понеслась на меня в атаку. Десять раз я мог это сделать, вильнуть вправо, и как в кино получилось бы – Октябрина полетела бы под откос, сломала бы копчик…

Но мне стало ее жалко. Честно, жалко, несчастная девушка, влюбилась в меня, как ненормальная… Стоп, что-то я немножечко запутался, уставать, наверно, стал – столько всего приходится в голове держать…

Когда она рванула ко мне через джунгли, я удержался лишь титаническим усилием воли.

Разумеется, это было опасно. Конечно, я предварительно рассчитал ее реакции и был уверен, что Октябрина не станет лупить меня мачете или каменным топором. Но все равно страшновато. А вдруг она ума лишилась?

Поэтому, когда в меня воткнулось что-то злобное и яростное, я не удивился. Вообще мне показалось, что это мешок. Почему-то. Такой, набитый водорослями, вроде бы мирный… Однако почти сразу этот мешок выпустил когти и вцепился мне в лицо! Совершенно подлым образом! В мое едва-едва зажившее лицо! Вцепился, рванул, и кровью запахло.

Если честно, на какое-то мгновение мне показалось, что это обезьяна. Крупная макака или мелкий шимпанзе, такое противное существо, Кинг-Конг-вырожденец. Оно не только царапалось, оно еще обхватило меня за шею и принялось душить. Я сопротивлялся, но не особенно рьяно. Например, я мог сломать ей пальцы или треснуть ее затылком в переносицу, у меня было много способов справиться с этой красавицей. Но я медлил. Постепенно, ну, по некоторым антропометрическим признакам, я все-таки убедился, что это не совсем обезьяна, а все-таки Октябрина. Но в какой-то дурацкой одежке, действительно похоже на шкуру, наверное, в своем рюкзаке привезла.

Я представил – Октябрина после работы переодевается в обезьянью шкуру и скачет по окрестностям, глупо кричит и безобразничает. Смешно. Удивительно. А что удивительного? У Ахлюстина ковчег с мистическим прахом прапрадедушки, он задает ему вопросы. Октябрина – мастерица перевоплощений…

А еще говорят, что я ненормальный. Что я выстрелил собственным братом в стратосферу…

Сами не лучше. А вот удивило меня другое – бешенство, бушующее в Октябрине. Еще недавно мы сидели, разговаривали, и я накладывал целебный гель на ее потертые ладони – и вот. И признавался ей в светлых чувствах… И вот такая злоба…