Всеволод Нестайко - Незнакомец из тринадцатой квартиры…

Навстречу нам семенил, цокая по цементному полу, какой-то худенький лысый человечек. Ещё издали он замахал руками и закричал:

— Привет, Витя!

— Здравствуй, Женя! — воскликнул «Поцелуйте меня, друзья!».

А когда мы приблизились, престарелый Витя обнял престарелого Женю, и они расцеловались. Потом он поцеловал Максима Валерьяновича. Я уже боялся, что он и нас начнёт целовать, но тот лишь помахал нам рукой и сказал:

— Привет, старики!

Мы невольно усмехнулись: пожилой человек, который уже наверняка имеет внуков, у него — Витя, а мы — старики…

Всё наоборот!

Сам Женя был, должно быть, ещё старше Вити, и не только потому, что вокруг его лысины, как камыш вокруг озера, торчали вихры седых волос (у Вити ни одной седой волосинки!). Всё лицо Жени было в больших морщинах — как печёное яблоко. Но это были какие-то очень интересные морщины. Они все будто лучились от глаз. И потому лицо его всё время сияло и смеялось. А чёрные с искоркой глаза бегали, как мышата.

Короче говоря, он был очень симпатичным.

Я заметил, что он, когда ещё бежал нам навстречу, взглядом нацелился почему-то на нас с Явой, И когда целовался с Витей и Максимом Валерьяновичем, тоже не сводил взгляда с нас. А как только поздоровался, сразу же накинулся на Витю, кивая в нашу сторону:

— Кто это? Чьи они?

Витя пожал плечами и посмотрел на Максима Валерьяновича.

— Мои, — заулыбался Максим Валерьянович.

— Они у тебя снимаются? — снова накинулся Женя на Витю.

Тот отрицательно покачал головой.

— Так чего же ты молчишь! — выпалил Женя. — Они же мне вот так, — он провёл себе ладонью по шее, — нужны! Это ж такой типаж! У меня же завтра массовка. Я мечтал о таких хлопцах! Старики, я вас очень прошу! — Он приложил руку к груди. — Я вас просто умоляю! Я пришлю за вами машину!

Завтра… в двенадцать часов… на съёмку… сюда в студию… Я договорюсь с вашими отцами… Всего на один день… Где вы живёте? — Он уже вынул из кармана блокнот. — Если сможете, приводите ещё одного-двух мальчиков… — говорил он, записывая адрес. — В половине двенадцатого за вами приедет мой ассистент… Договорились… Прекрасно, прекрасно… Привет! До завтра.

И только когда он отбежал, я наконец взял в толк, что нас — меня и Яву — пригласили сниматься в фильме, что завтра, буквально завтра, мы станем киноартистами и наши мордахи увидит весь Советский Союз, а может, даже и весь мир, что, короче говоря, как в сказке сбывается то, о чём мы могли только мечтать… Ой! Бугуль-буль-буль! Что-то радостно забулькало, загудело и засвистело у меня внутри — так гудит и свистит самовар, закипая… Ещё немного — и у меня из носа пойдёт пар от бурлящей радости… Я глядел на Яву — такого радостно-глуповатого лица я ещё не видел ни разу…

— Ну вот! Я вас поздравляю! — весело сказал Максим Валерьянович. — Оказывается, режиссёру Евгению Михайловичу вы были до зарезу нужны. И завтра уже будете сниматься… Кино, братцы, великая вещь!

— Важнейшее из искусств! — с гордостью сказал Ява.

— Я так рада за вас!.. — тонким, дрожащим голосом сказала Валька. Она завидовала, она безумно завидовала нам. Никогда, должно быть, она не жалела так, как сегодня, что она — не мальчишка.

— Ничего, в другой раз будут нужны девчата… Вот увидишь! — сказал я тоном, каким говорят с маленькими детьми или с больными. Я был великодушный. В душе моей порхали бабочки…

Мы свернули влево в маленькую дверь и очутились в огромном тёмном зале. Мы долго петляли почти наугад среди каких-то перегородок и сооружений, спотыкаясь о толстые резиновые кабели. Наконец вышли на ярко освещённую площадку… Ух ты! На площадке стоял самолёт!.. То есть не весь самолёт, а часть самолёта. Передний салон разрезанного вдоль «ТУ-104»… Но всё, как в настоящем самолёте: и кресла, и иллюминаторы, и всё-всё (я ведь летал, знаю). Съёмка ещё не началась, и пассажиры, и стюардесса, и пилоты спокойно прохаживались вдоль площадки. Возле огромных прожекторов на подставках суетились люди в спецовках. А по рельсам, что тянулись вдоль самолёта, парень в клетчатой рубашке медленно двигал тележку, на которой стоял киноаппарат. К аппарату припал мужчина в чёрном халате.

— Выключить четвёртый! — крикнул он, как раз когда мы подходили.

Что-то щёлкнуло, и один из прожекторов, что стоял наверху на каком-то мостике, погас…

Ох как тут интересно! Да ещё и самолёт! (Как будто на студии знали, что я будущий лётчик.) И меня охватила волна бурной радости… Всё здесь было таким необычным и праздничным, что чувствовали мы себя прямо как на собственных именинах, когда гости уже собрались и садятся за стол. Я не мог устоять на месте от мысли, что сейчас начнётся самое интересное — киносъёмка.

— Где Вася? — сквозь зубы процедил «Поцелуйте меня, друзья!». — Снова опаздывает?.. Ну что ж, сядем и будем его дожидаться. — Он резко опустился на стул, упёрся руками в колени и замер с каменным лицом.

Но не прошло и минуты, как на площадку выбежал из темноты запыхавшийся молодой человек в форме лётчика:

— Виктор Васильевич, извините! Извините! Часы… стали… Я не виноват… Забыл завести…

«А мои? — вдруг подумал я. — Я ведь тоже не заводил. А надо регулярно заводить… Отец вон каждый день заводит. А то ещё сломаются… Нужно завести…» Я сунул руку в карман…

Мне показалось, что огромный прожектор падает на меня… Я пошатнулся…

Часов в кармане не было!..

— Сейчас начнётся! Сейчас начнётся! — взволнованно говорит Ява. — А тот длинный, в фуражке, — вылитый Филиппов… Скажи!

— Ява… — говорю я мёртвым и каким-то далёким-далёким, будто с другой планеты, голосом.

— А может, это настоящий Филиппов… Вот было бы здорово познакомиться!.. Подойти и сказать: «Здрасте, а мы завтра тоже снимаемся… хотим посоветоваться».

— Ява!

— Хлопцы от зависти так и лопнут! — захлёбывается Ява. — Вот выпало счастье-то! Вот выпало…

— Ява…

— Я ж тебе говорил, что мы будем артистами… А ты — «лётчиком, лётчиком»… Как попугай…

Я хватаю его за руку и силой тащу в темноту за перегородку.

— Что такое? — пытается вырваться он.

— Часы…

— А?

— Нету…

— Что?

— Часов нету…

— А где?

— Да были в… кармане. И… и… нету. — Я вывернул карман, хотя в темноте он всё равно бы ничего не увидел. Ява молчит, поражённый.

— А сейчас после съёмок найдут хозяина и… — в отчаянии говорю я.

— Это во время драки! Точно! Когда вы по земле катались, они и выпали!.. Идём! Мы ещё успеем, пока съёмки будут…

Я крикнул Вальку.

Он проскользнул между людьми к Вальке, зашептал ей на ухо. Она рот бубликом: «Ох!» — и вмиг они оба уже были возле меня. Мы начали осторожно, чтоб не привлекать внимания, пробираться к выходу. На съёмочной площадке царила такая суматоха, что было не до нас. Только какая-то дородная женщина в белом халате заметила наши манёвры. Но она поняла их по-своему. Наклонившись к нам, она тихо сказала: