Дж. Э. Уайт - Призрак мальчика в пижаме

Мистер Дерлет чуть заметно улыбнулся.

– Всем хорошего дня!

Кабинет словесности, где обитала миссис Эйкман, выглядел тёмным и неприветливым. Доска объявлений в дальнем конце класса была увешана некрологами. Покойники были все знаменитые поэты. Корделия увидела, в числе прочих, Эдгара По, Эмили Дикинсон и Шекспира. Сверху по трафарету было написано:

ОНИ УМЕРЛИ, НО ИХ СЛОВА ЖИВУТ.

Сама миссис Эйкман была крохотная женщина с голубыми глазами и колючим ёжиком седых волос. Она замахала руками, призывая учеников заходить, позванивая браслетами на тонких запястьях.

– С утром! – сказала она, расхаживая взад-вперёд. – Обратите внимание, я не говорю «С добрым утром». Я никогда не позволю себе быть столь опрометчивой. Ведь с кем-то из вас, мои мужественные детки, могла случиться ужасающая трагедия. Быть может, посреди ночи вашим родным позвонили и сообщили о безвременной кончине вашего возлюбленного родственника. А может быть, ваш Усатик – милый, ласковый котик, – попал под грузовик! Утро добрым не бывает, по крайней мере – не для всех.

Она прижала руку к сердцу.

– И эта боль творит чудеса! Ибо лишь из душевных мук и горя рождается великая литература! Ну, а теперь – кто у нас Корделия?

Корделия нехотя подняла руку. Заскрипели стулья – все обернулись к ней. Корделии захотелось спрятаться под парту.

– Мне до смерти хочется знать, – сказала миссис Эйкман, – тебя назвали в честь Корделии из «Короля Лира»? Это знаменитая пьеса Уильяма Шекспира, – добавила она, обращаясь ко всему классу. – Трагедия!

Корделия вежливо кивнула. Её уже не впервые об этом спрашивали.

– Мои родители познакомились в колледже, на семинаре по Шекспиру, – объяснила она.

– Ужасно романтично! – сказала миссис Эйкман. – В пьесе, дети, Корделия – добрая, почтительная дочь короля. Но у неё есть две ужасных сестры! Гонерилья и Регана.

Она вопросительно вскинула брови, обращаясь к Корделии.

– А у тебя тоже есть злые сёстры?

– Нет, я в семье одна.

– Какая жалость. Сколько интересного ты могла бы написать на личных нарративных занятиях! Кстати, дети, всегда полезно начать новый учебный год с небольшого эссе. Пожалуйста, достаньте тетради и…

Тут в класс, глядя в пол, проскользнул Бенджи Нуньес и сел на место. Миссис Эйкман бросила на него неодобрительный взгляд и продолжила:

– И напишите пару страниц о вашем самом печальном воспоминании за минувшее лето.

Агнеса подняла руку.

– Извините, пожалуйста, – сказала она, – я просто хотела уточнить. Вы действительно сказали «самом печальном»?

– Да-да, именно так.

– А я лето провела просто замечательно! – вмешалась Миранда. – У нас роскошный загородный дом в штате Мэн, на берегу озера. Мы каждый день…

Миссис Эйкман изобразила громкий храп.

– Про счастливых людей читать никому не интересно! – сказала учительница. – Чтобы по-настоящему взволновать читателя, нужно вонзить кол себе в душу и свободно изливать свою боль. Скверные каникулы! Ужасный солнечный удар! Умерший родственник! Вот это тема для сочинения!

Ученики раскрыли тетрадки и принялись писать. Корделия всегда считала, что писатель из неё так себе, но на эту тему писать оказалось проще простого. Начала она с того, как родители сообщили ей, что они переезжают (тут она понаставила кучу восклицательных знаков, чтобы передать всё своё негодование и потрясение), а потом написала обо всех друзьях, которые остались у неё в Калифорнии. В последних фразах Корделия рассказала, как она проснулась в первое холодное утро в Нью-Гэмпшире и как расплакалась в подушку, осознав, что прежняя жизнь кончилась навсегда.

Дописав, Корделия закрыла тетрадку и стала ждать, пока её одноклассники закончат свои сочинения. И услышала, как двое мальчишек справа от неё шепчутся между собой.

– А я вчера дотронулся до двери чердака! – сказал один. Это был тот, что с красными кончиками волос. «Мэйсон», – вспомнила Корделия.

– Да ладно, – сказал второй, конопатый, с длинным, лошадиным лицом. – Вчера и школа-то была закрыта.

– Для учеников – закрыта, – ответил Мэйсон. – А учителя все были здесь, обустраивались в своих кабинетах. Так положено. И никто даже не заметил, как я пробрался на четвёртый этаж!

Второй мальчишка уважительно кивнул.

– И что, она правда горячая, как рассказывают?

– Прям жжётся! – Мэйсон ещё сильнее понизил голос. – И это ещё не всё! Я наклонился поближе к двери – а там треск такой, как будто костёр горит.

– Выдумываешь! – сказал второй мальчишка. В его голосе слышался страх.

– Сходи сам да проверь, если мне не веришь, – ответил Мэйсон.

– А вот возьму да и схожу!

– Да не сходишь ты. Побоишься, как и все остальные. И знаешь ещё что? В тот момент, когда я коснулся дверной ручки, я услышал жуткий вопль! Это был Элайджа Тени, это точно! Он всё ещё горит, через столько…

Тут миссис Эйкман цыкнула на них, и мальчишки сделали вид, будто пишут. «О чём это они?» – гадала Корделия. Нет, не то чтобы она поверила Мэйсону – он же явно пытался напустить страху на своего легковерного приятеля, – но всё равно ей сделалось любопытно, откуда взялась эта история.

«Что же там произошло, на этом чердаке?»

Через несколько минут миссис Эйкман объявила, что начинает вызывать желающих поделиться своим эссе с классом. Корделия съёжилась, от всей души надеясь, что учительница её не вызовет: ей вовсе не улыбалось делиться своими сокровенными мыслями с целым классом чужих людей. К счастью, добровольцев и без неё нашлось предостаточно. Миссис Эйкман вызвала мальчика по имени Грант Томпсон. Грант вышел к доске, выдержал паузу, откашлялся и начал читать.

Его эссе называлось «Лето, когда умерли все мои животные».

– Первым умер мой хомячок, – прочёл Грант трагическим тоном. – Но он был далеко не последним!

Питомцев у Гранта было много, и к четвёртым похоронам во дворе Корделия начала глазеть по сторонам. Именно поэтому она смотрела в нужную сторону, когда мимо открытой двери класса прошла женщина в хирургическом костюме. На лице у неё была одноразовая маска, и руки в перчатках она держала на весу, как будто только что продезинфицировала их перед операцией. Корделия вскинулась на своём месте и привлекла внимание сидевшей рядом Агнесы.

– Ты видела?! – шёпотом спросила Корделия, кивая в сторону двери.

– Кого? – спросила Агнеса.

Корделия принялась было объяснять, потом покачала головой: миссис Эйкман обернулась в их сторону, а ей не хотелось нарываться на неприятности в первый же день в школе. И потом, она уже успела придумать совершенно логичное объяснение странному виду той женщины: небось это учительница естествознания решила удивить учеников в первый учебный день. «Тут все такие странные!» – подумала Корделия и сникла. Она представила светлые коридоры школы Риджвуд, где учителя ходят в нормальной одежде и школьники пишут про самые лучшие воспоминания, а не про самые грустные…