Сергей Москвич - Шишкин и Суворов

Директор вместе с физруком и учеными стали ходить по обширному пространству, шагами меряя, куда можно столы для экспонатов поставить. Ходили-ходили, меряли-меряли и пришли к канату. А он никуда не делся. Висит себе сам сверху донизу и даже не шевелится.

– Ага, а вот эту веревку тоже было б полезно куда-нибудь прибрать, – только и успел сказать маститый ученый, как у него из-под руки вынырнул Генка Шишкин.

– Да это раз плюнуть! – сказал он, плюнул на руки, обтер их об канат и шасть наверх.

– Куда?! – крикнул физрук.

– Куда?! – крикнули мы все, но было поздно.

Шишкин взлетел по канату, словно мартышка за бананом, раз – и уже под потолком. И секунды не прошло, а он уже с креплением возится. Там в потолок крюк был вбит громадный, а канат за металлическое ухо к нему подвешен.

– Шишкин! – заревел физрук. – Брось канат и быстро вниз!

Как потом нам Генка сказал, вот эта команда его и сбила с толку. Он отстегнул от крюка канат и бросил вниз. Все почти как по команде. А сам на крюке болтается на одной руке. Под самым потолком. А высота в спортзале, сами знаете, метров шесть с половиной. Там же и в волейбол играют, и хором поют на праздники, и вообще.

– Шишкин! – в панике закричал директор. – Быстро спускайся!

Но даже авторитетный голос главы всей нашей школы все-таки не разрешил проблемы.

– Не могу! – пискнул Шишкин. – Высоко очень!

Он, как птенец из гнезда, смотрел на нас с потолка, и вдруг все поняли, что ситуация серьезная.

– Держись, Генка! – закричали мы и бросились за матами.

– Сиди там, не уходи никуда! – почему-то крикнул физрук Абливин. – Сейчас маты принесем!

– Не могу я долго, крюк ребристый, – захныкал Генка. – Руки режет!

И тут сбегаются все ученые археологи, и ловко так встали в круг, и руки друг друга замком сцепили. И физрук с ними.

– Как ты там, Шишкин? – закричал Абливин.

– Лечу я, Юрий Сергеевич! – и свалился вниз.

Поймали его ученые целого и невредимого и долго потом по плечам хлопали и приговаривали:

– Ну, Шишкин, ну и орел!

Вот так вот мы и стали орлятами, правда, полетал только один Генка.

Вот незадача так незадача! Как же я забыл, и Генка тоже! У нас же литра сегодня первая… То есть литература, конечно. Просто мы между собой звали литературу и физкультуру литрой и физрой. Это когда в табличку в дневнике предметы вписываешь, а ни та, ни другая не влезают. Вот и приходиться писать через черточку – «лит-ра», «физ-ра». Да и в разговоре удобнее, короче получается, и почти все понимают. Правда, каждый по-своему.

У нас с Генкой даже как-то конфуз вышел. Идем мы однажды из школы мимо нашего гастронома «Снежинка» и расписание занятий обсуждаем. Генка и говорит:

– А на следующей неделе у нас две литры будет.

А на крылечке местный алкоголик Фисюк стоит. Отпетый бичара. Он Генку услышал и сразу:

– Две литры? О, пацаны, а можно я с вами!

Псих какой-то. На Салтыкова со Щедриным его потянуло. Но это давно было, месяц назад. А вот сегодня…

Мы с Генкой сидели на третьей парте в среднем ряду, и прятаться нам было некуда. Ни он, ни я домашнее задание не только ни сделали, а даже не узнали, какого писателя проходим. Я два дня проболел и забыл про литературу. Всё книжки читал, поэтому-то про литературу и забыл. А Генка археологам в спортзале все это время помогал экспонаты по столам раскладывать, и у него тоже все уроки из головы вылетели. Там же, в спортзале-то, Мангазея кругом. Вот мы и приплыли оба.

Генка туда-сюда повертелся на парте, и ребята ему шепнули, что Горький у нас сегодня. И действительно, несладко нам пришлось. Альбина Михайловна, наша литераторша, пошла по рядам и стала раскладывать бумажные полоски. Это у нее манера такая, домашнее задание проверять – лит разминка называется.

– Сегодня, ребята, в качестве разбега на весь урок разминка-пятиминутка, – Альбина прошуршала юбками мимо нас, оставив на парте две белых и тревожных, как из телеграммы, ленточки. – Вспомните, какие крылатые выражения встретились вам в домашнем задании.

Мы разом схватили бумажки, прочитали каждый свою, а затем чужую и уставились друг на друга. На Генкиной было написано: «Рожденный ползать – … (закончить предложение), а на моей: «Безумству храбрых – … (закончить предложение). Мы, взглянув друг на друга и не говоря ни слова, поменялись полосками. Легче не стало. Поменялись опять – то же самое. И мы начали тихо-тихо обсуждать варианты.

– Я свой знаю, я в телике видел, один мужик говорил, Райкин, кажется: «Рожденный ползать – везде пролезет!» – возбужденно проговорил Шишкин.

– Этот мужик, он хоть и Райкин, но точно не Горький, тот помер уже, – нахмурился я. – Как-то не похоже совсем…

– А может, это про летчика Маресьева, он же тоже ползал тогда очень долго? Рожденный ползать – ползет с гранатой, например. Или так: рожденный ползать – ползет с наганом! – Генка уставился на меня. – Это разве не Горький написал?

– Про Маресьева Полевой написал, – шепнул я.

– Какая разница – горький, полевой, – скривился мой приятель. – И тот и другой – прилагательный. Ладно, спрошу Раскина.

Женя Раскин – и пацан хороший, и хорошист к тому же, вот только сидит далеко. Расслышать-то Генку он расслышал, а как подсказать? Он начал махать ладошками, как птичка крылышками, сначала медленно, затем быстрее, еще быстрее, а затем рожу плаксивую сделал и лбом об парту – хлоп. Не получается вроде как. Генка быстро записал увиденное на бумажку и повернулся ко мне.

– Ну, а ты как?

– Не знаю, скажу честно, что болел… – промямлил я. – Безумству храбрых, а что дальше?

– А может, безумству храбрых – легко в психушке? – неуверенно предложил Шишкин. – Ведь если храбрый безумствует, то его любой псих испугается!

– Ладно, может, и не спросит, – тихо, со слабой надеждой сказал я.

Только так не бывает. Вот скажите мне, пожалуйста, откуда учителя знают, что ты домашнюю работу не сделал? Всегда делал, и не спрашивали, а тут один раз пропустил, и все – давай отвечай! Так и в этот раз было. Альбина, задрав подбородок, обратилась ко всему классу:

– Ну, как, готовы?

И сразу лес рук. Наши руки тоже там, чтобы из толпы не выделяться. Но у литераторши глаз наметанный и нюх тоже. Хотя разве бывает нюх наметанный? Это просто мы с Генкой так волнуемся. Короче, то ли нюхом, то ли глазом она нашу парочку выцепила.

– Давайте, третья парта, отвечайте, – Альбина, вздернув голову и чуть выпятив нижнюю губу, со снисходительной печалью посмотрела на нас. – Кто первый?

Я, виновато склонив голову, начал вставать.

– Нет-нет, пусть лучше Шишкин, – вдруг прервала мое вставание учительница.