Рафал Косик - Феликс, Нэт и Ника и теоретически возможная катастрофа

– Расстояние между гребнями называется длиной волны, – пояснил физик, показывая концом указки на аквариум. – Так же можно посчитать, как часто гребни волн следуют друг за другом, – это мы будем называть частотой. Волны могут быть короткими и длинными. Точно так же и с электромагнитными волнами, только они расходятся в пространстве вокруг нас. Они наполняют этот класс, а некоторые из них проникают даже через стену и наши тела.

– Как в «Матрице»… – прошептал Оскар. По классу раздалось несколько смешков.

Физик не собирался никого утихомиривать или ругать.

– Ты прав, – произнес он. – Это хорошее сравнение. Сейчас к этому вернемся.

– Мы их не видим? – ни с того ни с сего спросил Клеменс. Он еще не озирался по классу в поиске волн, но был близок к этому.

– Некоторые из них мы можем видеть, а собственно… все, что мы видим, и есть электромагнитные волны.

– Как в «Матрице»… – повторил Оскар.

– Свет – это ничто иное, как электромагнитные волны определенной частоты, – продолжал Четверг. – Все в этом классе и за окном мы видим благодаря тому, что ваших глаз достигают эти волны.

– Откуда они берутся? – снова встрял Клеменс.

– От солнца или лампочки. Горячие объекты тоже посылают волны. Они отражаются, например, от… Оскара и достигают наших глаз. Благодаря этому мы видим, что Оскар сидит именно там. Видим даже, что сейчас он ковыряется в носу.

В классе раздался смех, а Оскар поспешно спрятал руку под стол и неестественно выпрямился.

– Волны, что колеблются быстрей, воспринимаются нашим глазом как голубые, а те, что колеблются медленнее, то есть с низкой частотой, – как красные. Так мы распознаем цвета. Но, как удачно заметил наш коллега Оскар, с электромагнитными волнами все происходит как в «Матрице». Мы можем видеть только то, что нам позволено увидеть. Мы не видим, например, ветер или стекло, потому что волна проходит через них почти беспрепятственно. Хуже всего то, что мы не видим всех диапазонов волн. – Физик прохаживался вдоль парт, играя своим карандашом-указкой. – Если волны имеют высокую частоту, свет становится фиолетовым, а потом переходит в ультрафиолет. Его мы уже не видим. Ультрафиолетовые волны полезны летом. Когда вы лежите на пляже, они способствуют вашему загару. Если волны сжать еще сильней, то получим рентгеновские лучи – именно те, которые используют, чтобы сделать снимок сломанной руки.

– А наоборот, – вмешался Клеменс. – Что со слишком красным светом?

– Волны, которые растянуты сильнее, чем красные, называются инфракрасными, – пояснил физик. – Их мы тоже не видим, но можем ощутить…

Он потянулся к шкафчику под столом и достал оттуда утюг. Включил и стал ждать, пока тот нагреется. Потом Четверг ходил вдоль парт и просил учеников протянуть руки. Он проводил утюгом на расстоянии полуметра от них так, чтобы все смогли почувствовать тепло.

– Тепло исходит от разогретого утюга, – продолжил он, – или от солнца. Это и есть инфракрасное излучение. Очень слабое инфракрасное излучение используется в пультах к телевизору. Если электромагнитные волны растянем еще сильнее, то получим микроволны. Очень полезное явление в кухонных микроволновках и мобильных телефонах. Будем растягивать дальше и получим радиоволны.

– Понял! – Оскар ощутил в себе дух исследователя. – Радиоволны и свет – это одно и то же?

– Именно так, – кивнул физик. – Радиоприемник с антенной улавливает электромагнитные волны вокруг себя с конкретной частотой. Пытаясь поймать другие радиостанции, на самом деле вы заставляете радиоприемник искать волны с другой частотой.

– А нет ли каких-нибудь приборов, чтобы увидеть эти… другие частоты? – спросил Нэт.

– Прибор ночного видения позволяет видеть ночью благодаря инфракрасному излучению. Показывает тепло исходящее от разных предметов или существ. Армия очень любит такие игрушки, позволяющие обнаружить противника, который теплее, чем ночное окружение, или, например, горячие двигатели танков. Другим прибором является радар, действие которого, вероятно, вы хорошо знаете. Также есть радиотелескопы, которые обыскивают космический простор на очень больших диапазонах волн. Может, таким образом мы когда-нибудь откроем другую цивилизацию?

Урок, на котором никому не было скучно, прервал звонок. Четверг сложил свою телескопическую указку и сказал:

– На следующем занятии мы обсудим явления, сопровождающие распространение волн.

Феликс, Нэт и Ника пробрались на чердак школы, соблюдая все необходимые меры предосторожности, чтобы их никто не заметил. Они закрыли за собой двери на ключ и по узким деревянным ступеням поднялись в свою главную штаб-квартиру. Эта штаб-квартира была чем-то вроде тайного укрытия, клубом для посвященных, в котором они могли проводить свободное время и спокойно говорить о чем угодно. Они обустроили ее в начале учебного года в уютном помещении, которое долгое время было всеми забыто. С двух сторон покатая крыша, в которой размещались маленькие полукруглые окошки, опускалась почти до самого пола. С других двух сторон помещение заканчивалось стенами, отделяющими его от спортивного зала и остального чердака. Тут скопилось много рухляди, в основном поломанная мебель. Вдоль двух высоких стен стояли старые шкафы и стеллажи. Посредине помещения располагались три кривых кресла и низкий столик, который опирался с одной стороны на кирпичи, – эту мебель друзья притащили сюда сами. Интерьер дополняли большой треснувший глобус, какие-то архаичные приборы для уроков физики, несколько чучел животных и множество мелочей неизвестного назначения. Через щели между досками перегородки был виден длинный загроможденный чердак.

Друзья уселись в кресла.

– С того времени, как мы в последний раз сидели в этих креслах, многое произошло, – вздохнула Ника. Они не приходили сюда с Пасхи.

– Я думаю, ученые что-то нашли в тринадцатой тетради профессора Кушминского, – сообщил друзьям Феликс. – Вчера поздно вечером моему отцу позвонили из Министерства Специальных Дел. Он собрался за полчаса и уехал на море.

– Почему на море? – удивилась Ника. – Думаю, что в тетради есть расчеты к этому двигателю… анти… как-то там.

– Антигравитационному, – подсказал Феликс. – Несколько десятков ученых работали над ним две недели, читали тетрадь, пытаясь понять формулы и чертежи. Похоже, они что-то выяснили. И это должно быть что-то важное, потому что папа не любит путешествовать ночью. В другой ситуации он подождал бы до утра.

– Узнаешь что-то больше, – глаза Нэта заблестели от любопытства, – расскажешь нам, правда?

Феликс покачал головой:

– У меня так и не получилось ничего вытащить из папы. Он, как одержимый, хранит все в тайне.