Александр Немировский - За столбами Мелькарта

Гискон вспомнил поразивший его в своё время рассказ суффета Гадеса о серебряных пифосах, из которых поят скот. Суффет не упомянул о колодках из серебра, в которые заковывают пойманных беглецов. Серебро! Раньше ему нравилось звонкое звучание этого слова, холодные переливы составляющих его звуков. А теперь он в нём слышит бряцание оков, грубую брань надсмотрщиков, надрывный кашель. Серебро! Вот твоя цена!

Грубый голос заставил Гискона вздрогнуть:

— Вставай, падаль!

Гискон с трудом поднялся и двинулся вслед за надсмотрщиком. Но куда его ведут? Неужели опять в рудники? Нет, дорога ведёт к реке. Несколько десятков рабов кирками и лопатами чинят дорогу. А вот и Дауд. Надсмотрщик молча показал Гискону на лежащую близ дороги лопату. Мальчик взял её. Лопата показалась ему очень тяжёлой, словно вся она сделана была из свинца. И только тут он понял, насколько ослабел за эти страшные месяцы неволи.

— Чего это им вдруг понадобилось исправлять дорогу? — ворчал один из рабов, настолько худой, что рёбра выпирали у него на груди.

— Наверное, кого-то ждут, — предположил другой.

И он оказался прав. В полдень со стороны реки показалась толпа. Побросав свои кирки и лопаты, рабы отошли в сторону. Четверо чернокожих несли открытые носилки. Их сопровождали стражники. Когда носилки проплывали мимо Гискона, тот бросил взгляд на возлежавшего в них человека. Гискон замер. Это был суффет Гадеса. Это ему тогда, в Гадесе, Гискон вручал по приказу Ганнона грамоту. Это в его доме он присутствовал на приёме моряков-карфагенян. И вот Гискон — у носилок Хирама. Стражи преграждают дорогу рабу, но он с силой толкает одного из них и, упав на колени, кричит:

— Повелитель Хирам! Повелитель Хирам!

Суффет делает знак, чтобы спустили носилки, и, когда Гискон приближается к нему, спрашивает:

— Кто ты, раб, и откуда тебе известно моё имя?

— Я свободнорождённый карфагенянин, воспитанник суффета Карфагена Ганнона. Меня продали в рабство пираты.

При имени Ганнона в глазах Хирама блеснула заинтересованность.

— Ты назвал имя Ганнона? Кто ты?

И тогда, торопясь и волнуясь, Гискон рассказал о том, как он плыл вместе с Ганноном на одном корабле, как пираты захватили их корабль, а его и маленького чернокожего привезли сюда и продали на рудники.

— Так это ты тот самый мальчик, который был у меня вместе с Ганноном? — воскликнул суффет. — Как же! Я тебя помню. Но как ты вырос и похудел!

Суффет сделал знак стражнику и, когда тот приблизился, приказал:

— Отвести их обоих на корабль.

Так Гискон и Дауд оказались на гауле суффета Гадеса. Это была беспалубная гаула с резным изображением лошади на носу. Гискон знал, что такие суда называются «конями». В другое время он вспомнил бы уроки Малха и осмотрел бы судно и оснастку его, но теперь ему было не до того. Неожиданно пришла свобода — она потрясла и ошеломила его. Теперь, когда он свободен, он сделает всё, чтобы найти Ганнона. И тогда уж они сумеют отомстить Мастарне и Саулу!

К вечеру на гаулу вернулся Хирам. Вспомнив о Гисконе и Дауде, он позвал их к себе. Гискону он приказал рассказать всё, что ему было известно о судьбе Ганнона. Дауда он расспросил о его племени, о торговле золотом. Последнее, видимо, больше всего интересовало суффета.

Рано утром «конь» поднял якоря и двинулся вниз по течению реки. Река становилась всё шире. К полудню Гискон был уже в Гадесе. Он не узнал города. Гавань опустела. На причале покачивалось несколько «коней». На улицах не было ни души. Вместе с уходом карфагенского флота город покинуло оживление, владевшее жителями в те дни.

Уже два месяца Гискон и Дауд жили в доме суффета. Они ещё больше сдружились. Каждый день приносил чернокожему мальчику много нового. Он видел дома, в которых обитают белые люди, удивительные вещи, которыми они пользуются. А Гискон рассказывал ему о Карфагене, о его высоких каменных стенах, величественных храмах. Об огромном, сделанном руками людей озере, где теснятся корабли со всех частей света.

Часто Гискон и Дауд ходят в гавань расспрашивать моряков о Ганноне. Но никто ничего не знает о суффете. Зато о Мастарне говорит весь Гадес. Этруск снова появился во Внутреннем море. Говорят, он набрал самых смелых, самых отчаянных и искусных моряков. Он нападает на купеческие гаулы и пускает их ко дну. Как дух смерти, витает он над волнами, и встреча с ним страшнее бури и подводных камней. Мачта его большого корабля несёт полотнище. На нём изображено какое-то чудовище с человеческим лицом, рогами на голове и змеёй вместо языка. Это Тухалка — дух разрушения. И корабль Мастарны называют теперь «Тухалкой».

Говорят, Мастарна собирает большой флот, чтобы отправить ко дну все корабли италийских и сицилийских эллинов, что он уже не помышляет о захвате Рима, а хочет обосноваться в эллинской колонии Кумах.

Гискон знает, что в этих рассказах немало вымысла. И часто трудно ему понять, почему эти купцы, плавающие во Внутреннем море, не объединятся и не уничтожат дерзких пиратов!

Однажды в гавань Гадеса зашёл большой корабль с косыми белыми парусами. На носу его, там, где у карфагенских кораблей рисунок глаза, был изображён солнечный диск с расходящимися во все стороны лучами. Любопытные горожане высыпали на набережную. И в первых рядах были Гискон и Дауд, не пропускавшие ни одного корабля.

Напрасно Гискон пытался прочитать название гаулы, выписанное чуть пониже отверстия для якорной цепи. Буквы были незнакомы Гискону. Но какой-то старый моряк пояснил:

— Это персидский корабль. Он, кажется, прибыл из Ликса.

Недолго думая, Гискон бросился к Хираму. Он умолял суффета разрешить ему побывать на судне. Может быть, его моряки слышали о Ганноне. Разделяя волнение и любопытство мальчика, Хирам сам собрался в гавань.

— Пойдёшь со мной, — сказал он Гискону, когда они подошли к сходням.

На борту суффета встретил человек с безволосым, сморщенным, как печёное яблоко, лицом. Он молча провёл Хирама и Гискона в каюту, увешанную яркими коврами. Там их ждал мужчина, одетый, сообразно восточному обычаю, в лазоревую тунику и красные шаровары. Он приветствовал гостя низким поклоном:

— Привет тебе, о владыка Гадеса! Да ниспошлют милостивые боги счастье и богатство тебе и твоим жёнам!

После ответного приветствия суффета перс усадил его рядом с собой на ковёр.

— Я Сатасп, слуга царя царей Ксеркса, начальник над его кораблями. После битвы при Саламине, [94] В битве под Саламúном (480 год до н. э.), происшедшей по преданию в тот же день, что и сражение при Гимере, греки нанесли сокрушительный удар персидскому флоту. где коварные эллины потопили наши лучшие корабли, гнев обуял моего владыку. Перед дворцом в Персеполе он приказал вбить сотни кольев. На них корчились в страшных муках мужчины и женщины, жертвы его гнева. Каждый в городе с ужасом ждал своего конца. Однажды ночью меня привели во дворец. Я уже заранее простился с жизнью. Но, когда я на животе подполз к трону, его величество милостиво разрешил мне облобызать его ногу. До сих пор моё сердце преисполнено гордости! Ведь никто из предков моих не удостаивался такой великой милости! «Послушай, Сатасп, — промолвил царь царей. — Все думают, что главный наш враг — это жалкие эллины. О нет! Стоит мне только захотеть, и я могу превратить их всех в пыль и развеять по ветру. Главный мой враг — море. Это оно уничтожило мост, который я перебросил из Азии в Европу. В гневе я приказал высечь его плетьми, а оно, как строптивый раб, отомстило мне Саламйном. Но я отплачу ему! Мой звездочёт, халдей, рассказал мне, что в старину финикийские мореходы обогнули Ливию; на это им потребовалось ровно три года. Я затмлю славу этих жалких торгашей. Я покажу морю, что мне не страшны его козни. Отправляйся в Египет, возьми там лучший корабль и плыви через Столбы вокруг Ливии, пока не войдёшь в Аравийский залив. Я буду ждать тебя в Вавилоне. И, если ты не прибудешь вовремя в Вавилон, помни: тебя ждёт смерть на колу».