Юрий Яковлев - Семеро солдатиков

А со стороны деревни Петушки уже бежали их юные хозяева.

Кузя подбежал к Олежке, и мальчик поднял его с земли и прижал к себе.

— Мы победили! — радостно сказал Олежка своим друзьям. — Не стреляли, не шли в атаку, а победили!

— Самая большая честь, — сказал сержант Воскресенье, — победить без единого выстрела. Победить совестью.

— Мой дедушка получил на войне орден не за то, что убивал, а за то, что спас жизнь командиру, — задумчиво сказал Вторник.

Машина ловца, переваливаясь с боку на бок, медленно заковыляла прочь. И открытые дверцы пустой будки шумно хлопали, как крылья деревянной птицы.

А семеро солдатиков, Олежка и спасенный Кузя мчались на военном «Скате», для которого все дороги хороши.

Было в этом движении что-то прекрасное и удивительное, оно холодило сердце и наполняло сознание мальчика странным, неведомым до этого ощущением — он как бы стал сильнее и даже немножечко старше. Корабль уже добрался до своей стихии и плыл по Белому озеру. Он был почти невесомым и не поднимал волн. Только весь был окутан мелкими сверкающими брызгами, словно с неба прямо на судно спустилось прозрачное облако.

Когда маленькое войско сошло на берег и судно, для которого что вода, что суша — все одно, с ревом умчалось вдаль, Олежка подошел к сержанту и спросил:

— Вы Фомку Горчичникова знаете?

Не знал сержант Фомку, покачал головой.

— Зато я его хорошо знаю. Длинный, здоровый, жадный и злой, — сказал мальчик. — Он мне проходу не дает, самокат отнимает... Пойдемте вздуем его как следует.

Олежка думал, что сержант тут же скомандует: «Отделение, становись!» Но сержант молчал. Хмурил свои прямые брови. Словно не знал, как ответить. И остальные солдатики тоже молчали, только переглядывались и испытывали неловкость.

— Вы тоже его боитесь? — спросил мальчик.

— Чего нам бояться твоего Горчичникова, — тихо сказал Среда и стал накручивать на палец свой жиденький ус.

А сын Грузии Пятница добавил:

— Тут, генацвале, вопрос сложный.

— Вы же солдаты, все можете! — воскликнул мальчик.

— Мы многое можем. Даже жизнь отдать можем, если Родина потребует, — не поднимая глаз, сказал сержант Воскресенье, — а вздуть твоего Горчичникова не можем.

— Не можем, — согласился с командиром крепкий, приземистый Вторник, мастер на все руки.

— Почему? — спросил мальчик упавшим голосом.

— Потому что советские солдаты никому не мстят, — сказал сержант, — а в обиду мы тебя не дадим.

Из-под ветвистой груши доносился голос радиста Пятницы.

— «Оркестр», «Оркестр»! Я — «Гитара». Особое задание выполняем нормально. Как слышите? Прием.

Вот тут-то у Олежки и родилась дерзкая мысль. Дерзкая и желанная. И когда Пятница как бы щелкнул языком — отключил рацию, мальчик подошел к нему и спросил:

— С полком говорите?

— С полком, генацвале. Приказ командира — каждый час докладывать.

— И с городом говорить можете?

— И с городом.

— И с Москвой?

Тут Пятница ответил не сразу, подумал и только потом сказал:

— Если очень важное дело, смогу выйти на связь и с Москвой. Рамбавия!

И.Олежка решился. Он с надеждой посмотрел в глаза Пятнице и спросил:

— А с Ледяным мысом можете выйти на связь?

— С Ледяным мысом, генацвале?

— Там мой папа на зимовке, — пояснил мальчик, — уже давно лето, а он не возвращается.

Пятница молчал. Радист никогда не пробовал разговаривать с такими далекими уголками земли. Он не сказал «не могу». Он сказал «попробую».

Раздался щелчок, и в наушниках послышались свист и треск, словно это свистели полярные ветры и трещали, разламываясь, ледяные торосы.

А Пятница все вертел рычажки, и хлыстик антенны воинственно поблескивал у подножия груши.

И вдруг радист заговорил:

— Ледяной мыс! Ледяной мыс! Я — Петушки! Как слышите? Перехожу на прием.

Снова завыл ветер и затрещали льдины. И вдруг сквозь все шумы и помехи тоненькой ниточкой потянулся голос:

— Петушки! Петушки! Я — Ледяной мыс! Слышу вас хорошо. Слышу...

— Это папка! Я узнал его голос! Рамбавия! — воскликнул Олежка.

И тогда Пятница протянул Олежке большие наушники и поднес ко рту микрофон. И голос Олежки зазвучал на целых полмира. И папка на зимовке услышал его.

— Зимовка! Ледяной мыс! Я — Петушки! То есть я — Оля! Олежка! Олег! У нас все в порядке! У меня гости! Полон дом гостей!

— Кто у тебя в гостях? — спросил с зимовки папка.

И Петушки ответили:

— Отделение сержанта Воскресенье! Семеро солдатиков... Когда ты приедешь? Приезжай скорей!

Олежка разговаривал с отцом, и ему казалось, что он видит пустынный, поросший мхом берег без единого деревца, а внизу, сколько хватает глаз, — ледяной океан с бесконечными белыми полями, с дымками ледоколов, которые, как стекло, колют синий лед, прокладывая путь судам, с белыми медведями, которые бесшумно, как в валенках, бегают по льду, подгоняя своих несмышленых медвежат... Увидел Олежка и маленький, прилепившийся к скалам домик зимовщиков с большой замысловатой антенной. И папку: в меховой куртке, в унтах и в наушниках, потому что, если человек радист, у него должны быть наушники, как у Пятницы. Папка улыбался ему и скупо рассказывал — радисты все скупы на слова — о своей полярной жизни. И его голос алой ниточкой тянулся сквозь тундру, леса, поля и озера, от Ледяного мыса до родных Петушков.

— У нас на Ледяном все в порядке. Ожидайте хорошую погоду. На материк идет легкое похолодание... В ближайшее время не вернусь. Заболел сменщик. Оставить пост не могу... Понимаешь, сынок, долг. Долг...

И тут грохот и свист заглушили голос отца. Алая ниточка оборвалась. Как Пятница ни старался, как ни крутил все рычажки — Олежкин папа больше не отозвался.

— Кончилась связь! — с досадой сказал Пятница. — Ты уж извини технику, генацвале.

И он спрятал антенну.

— Долг, — тихо произнес Олежка.

— А ты знаешь, что такое долг? — вдруг спросил мальчика подошедший сержант Воскресенье.

Олежка поднял глаза и увидел, что все отделение стоит вокруг груши и все внимательно следят за его разговором с отцом.

— Знаю, что такое долг, — ответил Олежка. — У нас соседка все время берет в долг то луковку, то морковку. И никогда не отдает. Кому же должен папка на своей далекой зимовке?

— Нет, Олежка, другой долг удерживает твоего отца летом на зимовке. Долг перед другом. Товарищ болен, отец за него несет вахту и не может вернуться к тебе в Петушки. А ты говоришь: луковка, морковка...

Олежка посмотрел на стоящих вокруг солдат. Лица их были задумчивы и строги. Наверно, каждый думал о своем долге.

А Олежке показалось, что отец его побывал дома и снова умчался на свой Ледяной мыс. Только голос его все еще звучал рядом: