Евгений Астахов - Ботфорты капитана Штормштиля

— Там во время войны зенитные батареи были, — сказала Кло. — И еще с кораблей орудия. На эту улицу только с пропуском можно было пройти. Часовые везде стояли.

— А сейчас что там?

— Склады. Туда можно пробраться. Я знаю, где в проволоках ходы проделаны. Ежевики там! — Она подняла с тротуара обломок бамбуковой палки. — Давай зацепим за нее леску и понесем вдвоем, а то он тебя по ногам мажет.

На палке лобана нести было куда легче. Он теперь не шлепал Тошку по ноге липким, холодным хвостом, да и леска не пилила пальцы.

— Когда встретим почтовый ящик, напомни мне, я письмо должна послать.

— Ладно, — ответил Тошка и только собрался было продолжить разговор о дырах в проволочном заграждении, как вдруг колючий комок репейника промелькнул перед его носом и впился в косы Кло. Откуда-то сверху раздался торжествующий смех. Четверо загоревших до фиолетового отлива парнишек спрыгнули с кирпичного забора и вразвалочку подошли к Тошке.

— Ты бил нашего пацана? — спросил самый долговязый из четырех фиолетовых.

— Какого пацана?

— А вон того. — Он кивнул головой в сторону забора. На нем, свесив ноги, сидел мальчишка, изгнанный из Старой гавани. В руках он крутил увесистый комок репейника.

— Не бил я его…

Долговязый изумленно развел руками и, повернувшись к своей фиолетовой свите, стал выяснять:

— Значит, этот фрайер не отнял у моего брата рачков? Не отнял леску? Не отнял рыбу? Не бил его по голове?

Фиолетовые, противно улыбаясь, потихоньку окружали Тошку. При других обстоятельствах тот, пожалуй, струхнул бы. И, пока не поздно, постарался бы дать тягу. Но рядом стояла Кло — дочь капитана Борисова. Задумываться было не над чем. Все было ясно: Тошка не смог бы дальше жить, если б сейчас оказался трусом. Ни дня он не прожил бы после такого позора.

— Значит, на маленьких нарываешься? Значит, этого лобана не мой брат поймал? — продолжал допытываться долговязый. — Его поймала вот эта твоя ципа-дрипа с лишним шариком на голове. — Он хохотнул. — Так выходит, да? Да-а?.. Сейчас мы тебе сделаем туберкулез! — Он махнул рукой своим фиолетовым, но Тошка не стал дожидаться, когда ему «сделают туберкулез». Он напружинился и боднул долговязого в живот. Тот сложился пополам, совсем как перочинный ножик, и заорал благим матом:

— Полундра! Наших бьют!..

Нельзя сказать, что в Тошкиной жизни было много драк. Там, в Нефтегорске, случались, конечно, небольшие столкновения. Один на один. По-честному. Ну, а в такой переплет он попал впервые. Фиолетовые лезли со всех сторон, старались зайти сзади. Тошка думал сначала отступить к забору, но подходы к нему заросли дремучим репейником, и, кроме того, на заборе сидел мальчишка. Он обязательно прыгнул бы на Тошку сверху.

— Сзади навались! — кричал долговязый. — Сбивай его на землю!

И тут Тошка услышал отрывистое, как приказ:

— Не оглядывайся! Длинного молоти!

Кло ринулась в бой. Спина к спине! Это было здорово! Тошка не видел, он только слышал, как лобан просвистел в воздухе и звонко шлепнул по чьей-то физиономии. Лобан был тяжелый, и фиолетовый не устоял. Взмахнув руками, он упал в репейник.

Тошка яростно наскакивал на долговязого. Он размахивал кулаками с такой силой, словно хотел пробить насквозь этого прыщавого балбеса.

— Фрайер! — орал тот, увертываясь от Тошкиных кулаков. — Пусть уйдет твоя ципа-дрипа! Пусть не дерется лобаном! А то плохо будет!

— Я тебе дам ципу-дрипу! — рычал в ответ Тошка. — Я тебе покажу фрайера!..

Лобана хватило на три удара. Потом голова его отлетела, и в руках у Кло осталась лишь осклизлая петля из лески. У Тошки дела тоже были неважные: он дрался уже из последних сил. Фиолетовые наседали, чувствуя близкую победу.

Кончилось все совершенно неожиданно. Сидевший на заборе мальчишка свистнул в два пальца и отчаянно крикнул долговязому:

— Васька, полундра! Сзади!

Долговязый мигом обернулся. Благодаря этому он получил не по затылку, а в скулу. Два фиолетовых, не без чьей-то помощи, конечно, звонко стукнулись лбами, а четвертый позорно бежал.

— А ну отсюда!.. — Посредине тротуара стоял Бобоська. Драка была кончена. Фиолетовые отступили. Они пятились, ругаясь и грозясь, оттирая ладонями со щек лобанью чешую.

— Бобоська! Откуда ты здесь?

— Выкроил, понимаешь, немного времени. Удрал от Скорпиона. Ставридку половить. — Он достал смятую пачку папирос, закурил. — А тут вижу такое дело: четверо на одного.

— На двоих, — поправил его Тошка.

— Все равно это не по-нашему. Не по-моряцки. Так только шпана дерется.

Кло стояла в стороне и молча вытирала руки носовым платком. Когда она доставала платок, что-то белое выпало из кармана ее платья. Тошка нагнулся, хотел поднять, но Кло опередила его. Это был запечатанный конверт. Тошка успел прочитать адрес. Только не подал вида.

У первого же почтового ящика, на углу Якорной улицы, Кло остановилась и опустила письмо. Потом попрощалась. Она пошла домой, а Тошка в аптеку за примочками — нельзя же было в таком виде показываться маме.

На прощанье Кло сказала:

— Ты молодец, Тошка! Ты здорово им дал. Мне даже лобана не жалко.

В другое время Тошка на месте погиб бы от счастья, услыхав такие слова. Но сейчас он слышал их словно откудато издалека. Перед Тошкиными глазами все еще белел прямоугольник конверта и старательно, красивыми буквами написанные на нем слова:

«Черное море,

Капитану Ивану Алексеевичу Б.»

В Тошкином доме был большой подвал. В подвале хранили уголь, бидоны с керосином и всякий хлам. Здесь было полутемно: под самым потолком тускло тлели рыжими пятнами крохотные электрические лампочки. Пахло пылью, мышами и тайной. Почему тайной? Этого Тошка не знал. Просто ему казалось, что такое место, как подвал, больше всего подходит для разного рода тайн. Тут было тихо и прохладно, сюда редко кто спускался, а груды старых вещей, лежащие в отсеках подвала, будили самые фантастические предположения. Вот ржавые стволы старого шомпольного ружья, ножны от кривой кавказской сабли, а рядом на гвозде висит поломанная модель трехмачтового брига. В другом отсеке валялась дырявая атласная банкетка. Возможно, когда-нибудь, очень давно, сидя на ней, шептались заговорщики, обсуждали проект дворцового переворота. Тошка садился на банкетку, пружины ее жалобно попискивали. Он вспоминал о Штормштиле и юнге Клотике. Но сюда, в подвал, им не следовало спускаться. Здесь не дул соленый зюйд, приносящий в город горячие вздохи пустынь, не рокотал прибой и не кричали за мигалкой беспокойные чайки.

И еще вспоминал Тошка о белом конверте с необычным адресом. О том самом конверте, который бросила Кло в почтовый ящик на углу Якорной улицы.