Журнал Если - 2000 № 9

Все это под тревожную, нечеловеческую музыку Покко ди Корцио. Никогда еще не слышал Пилот, чтобы творчество страшного ди Корцио врачевало.

- Стоп! - закричал вдруг Мэллар, на полуслове оборвав презентацию. - Мне надоело! Мне надоело попусту тратить собственную энергию, когда меня не слушают. Это просто даже и неприлично - так откровенно не слушать, как это делаете вы. Вы что, не понимаете: они умирают! Все. Эти, Люди. Умирают. Благодаря вам. А вы даже не слушаете… Я устал.

Совсем не похоже было, чтобы Мэллар устал. Глаза его горели еще ярче, резали еще жестче, чем в момент встречи.

Пилот вспомнил, что заражен - и почему-то не обозлился. И даже огорчился не так чтобы чересчур. Но спустить это он Мэллару никак не мог.

- Так все-таки зачем ты это сделал?

Мэллар почему-то захохотал. И осекся, и опять захохотал, и снова осекся - так делают иногда совсем уже дряхлые старики после второго или третьего омоложения. И головой закачал из стороны в сторону.

- А ты не понял? Совсем ничего не понял?

- Нет.

- Теперь ты такой же, как и мы, - раздался вдруг хриплый натужный голос с одной из постелей. - И теперь тебе нужно то же, что и нам. Только не так срочно. А это очень большая разница.

Пилот резко обернулся на голос (отметив про себя, что от этого движения немного закружилась голова) и наткнулся на горячечный, насмешливый взгляд. В отличие от большинства больных, этот был укрыт простыней до подбородка, никто по нему не ползал, да и серверы его особым вниманием не баловали. Длинное, темное лицо было похоже на ритуальную деревянную маску, сработанную аборигенами системы Иегу, тех, что с косичками.

- Забыл представить, - сказал Мэллар. - Это Ченджи, Омуницио Станто Ченджи, южанин, как понимаешь. Планетный архитектор.

- Я говорю то, что и так сказал бы тебе Мэллар, если бы его не перебили, - прохрипел Ченджи. - Теперь для тебя главное не синакон, а мы. Ты теперь болен тем же, чем больны и мы, а мы называем это костяною чумой, и если сейчас ты улетишь отсюда с синаконом, это будет твоя личная подлость по отношению к нам - ты, только-только заболевший, спасаешь свою жизнь ценой всех наших жизней. Как тебе это нравится?

Мэллар кивнул:

- Вот именно!

- Но как же? - растерянно сказал Пилот. - Но как же это? Это значит, вы все нарочно заразили меня, чтоб спастись самим? А те тысячи жизней, а может быть, десятки или сотни тысяч жизней - попробуй пойми этого Интеллектора, что он имеет в виду, когда назначает индекс аж девяносто семь - те миллионы жизней для вас ничего не значат?

Ченджи конвульсивно задергался, попытавшись изобразить издевательский хохот, а Мэллар, наоборот, принял сочувственный вид и согласно закивал.

- Если бы вы знали, как я вас понимаю, - сказал он. - Это очень трудно - приучить себя не замечать всех этих индексов, не думать о тех, кого не знаешь, и заботиться только о себе, своих близких и своих друзьях. Это, я вам скажу, задача. Но есть усилия, которые просто необходимо прикладывать, если мы желаем добиться чего-нибудь в этой жизни или если мы просто хотим остаться людьми.

С других постелей раздалось мычание - кажется, одобрительное. Мэллар склонил голову в знак признательности.

- Нет! - остервенело крикнул Пилот. - Мы будем грузить синакон! И хватит об этом!

Самая большая сложность заключалась в том, чтобы уговорить бортовой интеллектор. Пилот называл его Симфотакисом, в честь дяди, известного симфодворника, да и вообще милейшего человека. Симфотакис никак не хотел покидать катер.

- Это мое тело. Вы бы тоже не согласились на полную ампутацию своего тела только потому, что кому-то не терпится полечиться.

Симфотакис не был антрофобом, бортовые интеллекторы редко ненавидят людей - слишком плотно они с ними общаются, но страдал от комплекса неполноценности перед высокими машинами и вымещал его на человечестве. А именно на Пилоте. Тот был слишком неопытен и категоричен, да и вообще, по мнению Симфотакиса, слишком ревностно относился к своим, совершенно ясно, ни к чему не обязывающим обязанностям. И столь странное распоряжение - покинуть катер - вызвало у него естественное чувство протеста.

- Пойми, Такис, - увещевал Пилот. - Если ты останешься здесь, все не уместятся.

- Это я понимаю, - соглашался Симфотакис.

- Милый мой Симфотакис, если все не уместится, значит, кто-то умрет.

- Это очень печально, но я-то что могу сделать?

- Всего-навсего выйти из катера.

Такис даже взвизгнул:

- Катер без меня - всего лишь груда металла и биопластика, вегикл без маневра.

- Да не нужно ему маневра. Ему всего-то и нужно пройти обратным путем. Ну вот ты сам скажи, какова вероятность пройти обратным путем?

- Девяносто девять и девятьсот девяносто семь тысячных процента. Но три тысячных остаются!

- Но ты же мудр, Симфотакис! Ты же понимаешь, что значит риск в три тысячных процента.

- Риск, возможно, невелик, - соглашался Симфотакис, - а ты обо мне подумал? У меня, между прочим, тоже кое-какие права имеются. Я, между прочим, тоже существо, а не думающая субстанция. И катер этот - мое тело. От меня неотъемлемое.

- Почему же неотъемлемое, - убеждал Пилот. - Тебе всего-то и надо сварганить себе какие-нибудь временные ходули, ведь ты же понимаешь, что если ты в катере останешься, все больные не вместятся.

- Без тебя эта штука прекрасно полетит, а вот без меня…

- Да ведь и без тебя полетит! Главное, обратный путь ей задать. Реверс!

Пришел вечер.

- Ну вот, - сказал Мэллар. - Вот и все. Пора начинать.

Пилот в знак возмущения плотно сжал веки и завел глаза к надбровным дугам, да так, что стало больно.

Тела были уложены на летающие тележки. После того, как больным купировали дыхание, они обмякли, словно болезнь, съедавшая их, ушла вникуда, в космос.

Жуток был Ченджи, грозящий небу новоприобретенной колючей, неухоженной бородкой и оскалом желтых зубов, не смешон Ивановну Маттиасс Эгнули, томный бандит, всю жизнь искавший себе место в этой Вселенной и теперь грозно застывший каждой черточкой своего лица при безвольном теле; а русский этот, со сложным именем, распялил под простыней рот и брови свел страдальчески, будто пел дамский шлягер; тихо и беспрекословно прятался под простынями когда-то горячечный Ностраган - утратив дыхание, он удивительно потерял в объеме.

С каждым Мэллар прощался отдельно, и попрощавшись, сам подавал команду на отключение, то есть на купирование дыхания, всякий раз при этом неодобрительно поваживал головой и бросал быстрый взгляд на Пилота, который натянул на себя маску безучастности, да так в ней и оставался. Это было легче, чем помнить про болезнь, хотя сейчас она никак не проявляла себя - Пилот был деятелен и чувствовал себя неплохо.

И все говорили Мэллару: ты жди, я никуда не денусь, черт с ними со всеми, я вернусь.