Илья Бражнин - Страна желанная

Митчел задаёт этот вопрос Мак-Миллану, поднимаясь на крыльцо дома, в котором тот расположился. Мак-Миллан взбегает на три ступеньки крыльца и предупредительно распахивает перед Митчелом входную дверь.

— Прошу. Что такое? Драка? Ну, конечно. Самая обыкновенная драка.

Они поднимаются во второй этаж и входят в большую просторную комнату.

— Обыкновенная драка? — с сомнением повторяет Митчел и, подняв брови, внезапно замолкает.

Дверь в соседнюю комнату открывается, и на пороге появляется одутловатый заспанный солдат.

— Сэм! — сурово и укоризненно говорит Мак-Миллан и кидает свою шапку с волчьим верхом прямо в солдата, который ловит её на лету и спокойно вешает на гвоздь возле двери. — Сэм! Ты опять дрых, как свинья? Что? Молчать! Дай виски и содовой. Да снеси пару бутылок вниз и передай майору Игану. Его сани стоят у кантина. Живо! Ну! Слышишь?

Мак-Миллан сопровождает свои энергичные слова ещё более энергичными жестами, но ни то ни другое не оказывает на одутловатого Сэма оживляющего действия. Приказания Мак-Миллана выполняются с равнодушной медлительностью, являющейся полной противоположностью быстрым и порывистым движениям самого капитана.

Митчел снимает подбитую мехом шинель и кидает её на стол. Потом берёт светлый венский стул с решётчатым сиденьем и садится на него верхом у окна. Мак-Миллан перелетает из одного конца комнаты в другой и командует своим флегматичным ординарцем. Наконец, Сэм уходит, держа под мышкой две бутылки виски для майора Игана. Мак-Миллан суетится возле стола с виски и наливает два стаканчика. Митчел говорит от окна, продолжая фразу, с которой вошёл в комнату и которая была прервана появлением Сэма.

— Обыкновенная драка? Гм. Обыкновенная драка, в которой солдаты обзывают друг друга красной сволочью?

— О, я ничего такого не слыхал, — говорит смущённо Мак-Миллан и, чтобы скрыть смущение, торопливо перебивает сам себя. — Давайте выпьем по стаканчику.

Он подносит стакан с виски Митчелу. Тот берёт в руки и говорит, бесцеремонно разглядывая Мак-Миллана:

— У вас плохой слух, Мак-Миллан. Просто отвратительный слух.

Он опрокидывает виски в рот и, постукивая донышком пустого стакана по гнутой спинке стула, говорит:

— Всё это может оказаться совсем не таким простым и безобидным, каким это вам представляется. Всё это надо копать до дна. И скажите мне, пожалуйста, кто такой этот Пирсон? В этом деле он, по-моему, самая интересная для нас фигура.

— Пирсон? — тотчас откликается Мак-Миллан, ставя на стол свой стакан, и выпаливает скороговоркой, видимо, щеголяя осведомлённостью о своих людях. — О-о, Пирсон порядочная дрянь. Сын скотопромышленника с Дальнего Запада. Коварная тварь, хотя и глуп. Злобен и мстителен. Драчлив и жесток. За бутылку виски продаст родную мать. Похоже, что был замешан в каком-то убийстве, от ответственности за которое его спасла война. Что касается службы, то солдат неважный.

Митчел, уставившись в Мак-Миллана недобрыми желтоватыми глазами, внимательно слушает. Потом, клюнув воздух своим длинным меченым носом, произносит наставительно:

— Вы хорошо знаете своих людей, но делаете из этих знаний неверные выводы. Неважный солдат, говорите? Но позвольте: коварен, глуп, драчлив, жесток, злобен, мстителен, пьяница, замешан в убийстве — да это же великолепная характеристика для солдата.

— Великолепная характеристика? — разводит руками Мак-Миллан. — Я плохо понимаю.

— Да, по-видимому, вы плохо понимаете, — говорит Митчел, не повышая голоса, но с гипнотизирующей однотонной настойчивостью. — И вы не одиноки, к сожалению. Многие ещё очень плохо понимают проблему воспитания солдата. Пожалуй, только немцы кое-что смыслят в этом деле. Они со времён своего бешеного Фридриха Второго усердно практикуют оболванивание новобранцев, а заодно и будущих кандидатов в новобранцы, то есть, всю молодёжь, чтобы получить хорошего солдата.

— Хорошего солдата? — поднимает голову Мак-Миллан, останавливаясь перед столом и берясь за бутылку с виски. — Что вы называете хорошим солдатом?

— Что я называю хорошим солдатом? — повторил Митчел, и недобрые желтоватые глаза его зловеще поблескивают. — Прежде всего солдата не рассуждающего, солдата беспощадного, солдата-разрушителя, солдата с выхолощенной душой и опустошённой черепной коробкой…

— Но, — торопливо перебивает Мак-Миллан. — Но как же тогда будет обстоять с так называемой человечностью и так называемой гуманностью, о которой сейчас столь много говорит наш президент Вильсон на Парижской мирной конференции, о которых наше правительство постоянно говорит в своих официальных дипломатических документах. Наконец, куда вы денете такие понятия, как, скажем, воинская честь, как защита отечества? Куда?

— В помойку, — холодно и не задумываясь отвечает Митчел и повторяет со злобным удовольствием. — В помойку. И чем скорей, тем лучше. Солдат начинается там, где кончается человек, запомните это раз и навсегда. Пусть президент и дипломаты болтают на Парижской конференции или где им заблагорассудится о так называемой гуманности, человеколюбии и прочей вегетарианской белиберде. Они для этого и предназначены. За это им и платят. Но нам-то какое до этого дело? Нам-то с вами эти дымовые завесы не нужны. Нам-то с вами платят за другое. Что же вы думаете, что, захватывая незащищённый Мурманск или Архангельск, мы защищаем Вашингтон? Или Чикаго? Или Филадельфию? Вы хотите, чтобы я притворялся круглым идиотом? Какая там к чёрту защита? На кой дьявол нам культивировать столь вегетарианские идейки. Нет, в травоядные мы с вами не годимся. Мы хищники. Слышите, хищники. А раз так, то надо оттачивать клыки. Защищаются слабые. Сильные нападают. Нам нужно не защищать наше отечество, а нападать на чужие отечества. Вот, что нам нужно. Вот, ради чего мы пришли в Россию, вот, для чего мы впутались в эту войну за тысячи миль от наших границ, вот, где наше будущее. И соответственно этому будущему мы и должны воспитывать наших солдат, нашу молодёжь. Этакий благородный воин, защитник отечества — это, по-моему, уже сейчас музейный экспонат, хотя многие, даже военные, этого ещё не хотят признать. Это принадлежность совершенно иной эпохи. Нам нужен не солдат-защитник, а солдат-захватчик. Понятно?

Митчел поднимается с места. Его длинная птичья шея вылезает из воротника. Обычно прилизанный и подчёркнуто обходительный, он теперь взвинчен и взъерошен. Даже аккуратно причёсанные на пробор редкие волосы его приходят в беспорядок. Он подходит к столу и берёт в руки налитый Мак-Милланом стакан.

— Двадцатый век должен принадлежать Америке. Это американский век. И мы его никому не уступим.

Митчел поднимает свой стакан и, залпом выпив его, повторяет азартно и злобно: