Владимир Акентьев - Остров тайн

Карниз спускается все ниже, он тянется едва заметной стежкой уже почти в уровень с водой. До конца озера еще метров десять, а карниза, собственно, уже нет — есть только отдельные выступы в скалах. Цепляясь за них, наши друзья преодолевают метр за метром… Пальцы немеют, снаряжение тянет назад… Но вот, наконец, отмель — просвечивает дно.

До берега дошли уже по воде. Место для ночевки выбрали у опушки леса, на мягкой душистой траве, у кромки песчаного пляжа.

Прежде всего — сбросить рюкзаки, одежду…

Теплая вода ласкает тело, снимает усталость, стирает следы ремней и лямок… Будто и не шли целый день, пробираясь через леса, спускаясь в овраги, взбираясь по кручам…

Капитан уже выходит на берег, ребята делают еще один заплыв.

Мореходов крепко растирается полотенцем, одевается. Ему не по себе, и он рад, что сейчас его никто не видит.

Но что же все-таки с ним происходит, — откуда этот внезапный озноб и непонятная противная слабость?.. Сердце?.. Так вдруг?..

Но тогда — что же это?.. А там, на карнизе скалы, за поворотом, когда он велел спутникам ждать, а сам пошел разведать путь, — что это было?.. Зеркальная гладь горного озера раскололась, ее рассек черный луч, словно бы гигантский темный веер раскрылся в прозрачной глубине… Это продолжалось мгновенье, и так же короток был приступ слабости — точно такой, какую он испытывает сейчас. Тогда он счел все это игрой воображения, порожденной усталостью.

Раздумье прерывают оживленные возгласы юных спутников капитана — они уже на берегу, одеваются.

— Брр… Ну и вода! Капитан настораживается.

Холодная? — спрашивает он безразлично, словно бы между прочим.

Да нет, теплая… Очень даже теплая, но… колючая какая-то…

«Колючая»? взвешивает Мореходов. Нет, его ощущения были иными. Он плыл в очень теплой воде и вдруг всей кожей ощутил частые мелкие толчки — вибрацию воды… Да, да — именно вибрацию! И тотчас его охватил озноб, он почувствовал себя плохо. Вот что было с ним. А ребята, по-видимому, восприняли все иначе.

Капитан озабоченно приглядывается к своим спутникам и, наконец, облегченно вздыхает: они бодры и веселы, оживленно суетятся…

В пять минут разожгли костер, установили палатку. Сумерки спускаются, пахнуло свежестью.

Натянув свитер, Федя вскочил.

Кто со мной на лесозаготовки?

Пошли!

И я с вами!

Собрана уже внушительная куча хвороста.

— Пока еще видно — последний заход, и до утра хватит!

Ребята снова разбрелись по опушке. Верхушки деревьев зашелестели, пошептались и замерли.

Протискиваясь между деревьями с большой охапкой валежника, Дима вышел к берегу озера, споткнулся о корягу, инстинктивно протянув вперед руки, выпустил ношу…

И тут — когда он, прыгая на одной ноге, растирал ушибленное место — взгляд его упал на странный предмет… В первый момент ему показалось, что это надгробный памятник, — каменная плита стояла торчком у ствола высокого дерева.

— Ну нет, не проведешь!.. Совиные попугаи, птицы — шалашницы, пчелы — хватит!

Но все же он подошел к камню. Было почти совсем темно. В озере длинными золотыми дорожками отражались звезды. Серой стеной стояла гора, закрывая полнеба… Камень по бокам был грубо обтесан, верхушка — закруглена. Передняя сторона — гладкая, будто отшлифованная. На ней…

— Димка-а! Ты где-е-е?

Это звала Валя. Ее тоненький силуэт чернел на фоне разгорающегося костра.

Дима не ответил. Нагнувшись, он рассматривал камень. Провел по нему рукой… Выпрямился, закричал:

— То-ва-ри-щи! Скорее сюда! Захватите фонарь! Скорее!

Три тени отделились от костра, побежали.

— Что такое? В чем дело?

Первым примчался Федя. Дима выхватил у него фонарик, осветил каменную плиту… Вырванный из темноты, как на экране волшебного фонаря, ясно выделялся вырезанный на гладкой поверхности рисунок:

— Мда-а!.. — капитан вынул блокнот. — Это что — египетские иероглифы? Мореходов молча пожал плечами — он срисовывал рисунок.

Слепой мрак поглотил все пространство, и только узкий треугольник, в котором сияли еще бесконечно далекие звезды, остался от мира. Яркая и потому казавшаяся одинокой звезда сверкала в вершине треугольника. Дима смотрел на нее не отрываясь; ему казалось, что она погаснет, как только он перестанет на нее смотреть.

Но внизу, куда Дима не смотрел, что-то происходило: там рождались красные искры, взлетавшие вверх и угасавшие, не долетев до звезды. Желание узнать, что там происходит, неудержимо росло, пересиливая опасение, что погаснет одинокая звезда, и Дима наконец оторвал от нее взгляд и посмотрел в основание треугольника.

Там был человек. Он сидел, одинокий и неподвижный, и багровое печальное пламя колыхалось перед ним.

Родился звук. Дима не мог отдать себе отчет в его характере и происхождении и воспринял его отвлеченно, только как нарушение тишины. Но человек зашевелился и стал вдруг похож на… Федю!

Дима понял, что он уже проснулся и смотрит в треугольный вырез палатки, а человек — это Федя, и он с какой-то непостижимой безуспешностью воюет с костром— собранные им головешки тотчас же рассыпаются, и костер разваливается снова и снова…

Дима выбрался из палатки.

Что ты тут возишься? — спросил он тихо.

Я тебя разбудил?.. Понимаешь, чертовщина какая-то… Сперва все было хорошо, а теперь — смотри, что получается… Надо же было придумать — развести костер на бугре!

На бугре?

Ну да… Разве здесь что-нибудь удержится?

Действительно, под костром был бугор. Самое удивительное, что он словно бы увеличивался! Дима протер глаза, но бугор все-таки продолжал расти.

Появился капитан.

Ни Дима, ни Федя не видели, чтобы он выбирался из палатки: может быть, его там и не было и он не спал в эту странную ночь?..

— Что тут у вас?..

Светало. Ночь растворялась в чистый и прозрачный полусумрак, костер потух, и только отдельные угли светились еще, подергиваясь пеплом.

Валя, разбуженная голосами, присоединилась к друзьям.

Все четверо стояли, ошеломленные невероятной картиной: бугор вспучивался, одновременно распространяясь в ширину… Вот и край палатки шевельнулся и приподнялся. Узкая, ломающаяся трещина пересекла растущий холм, тотчас появилась вторая, третья… Послышался негромкий треск разрываемых корней, шелест сдвигаемой земли. Темный красновато-бурый купол поднимался из недр разорванного, как лопнувший пузырь, холма.

— Так это… — закричал Федя, — знаете, что это! Гриб!

Да, Федя не ошибся — темный купол был всего лишь шляпкой гриба… Правда, гриб этот был чудовищно велик, но только этим и исчерпывалась необычность происходящего, по существу же все было естественно и просто: вырос гриб.