Эмиль Офин - Формула ЧЧ

Да, интересно вечером на Центральной площадке лагеря, но к завтрашнему костру Климу все же не хочется идти…

Клим начал было засыпать, но тут в раскрытую форточку залетела муха и принялась биться о стекло. Он лег на другой бок. Теперь прямо в лицо храпит Левка Ситников, — слопал за ужином две порции и спит без задних ног. Ему-то чего не спать! Он ухитрился найти в лесу кусок самолетного крыла, медный кран и крышку какого-то бака. А Клим за все время, что живет в лагере, не нашел ни одной железяки. Да и как соберешь, если Володя Ковальчук и другие помощники вожатых выбирают определенную местность, ставят часовых, чтобы за отмеченные границы — ни шагу! Вот и собирай!

Правда, Володя все успокаивает: «Ты ведь у нас самый маленький». Левка, что ли, большой? Всего на один класс старше, а сколько насобирал! И другие ребята. Даже Катя Малинина — и та нашла ржавое крыло от грузовика… Володя говорит, что сбор металла — это очень важно. Не зря же решили временно подождать с расчисткой футбольного поля. Завтра у костра будут отчитываться — кто сколько собрал; всем ребятам есть что сказать…

Может, встать, побегать между койками, разбудить всех? Тогда уж наверняка Володя накажет и не нужно будет идти к завтрашнему костру…

Бьет барабан, играет труба; на ней вспыхивают и гаснут солнечные лучи. Они проникают из-за стволов сосен, светлыми полосками ложатся на дорожку. Клим идет, стараясь наступать только на полоски, но это трудно так же, как идти по железнодорожным шпалам — сбивается шаг. Сзади наскакивает на пятки Левка Ситников и шипит в затылок:

— Сидел бы дома, если ходить не умеешь. Капитан с разбитого корыта. Берут в поход всякую мелюзгу. Только зря хорошую лопатку занимает!

«Мелюзгу»?..

От обиды у Клима сжимаются кулаки. Но что ответишь Левке, который нашел медный кран и алюминиевую крышку? Может, повернуться и дать ему как следует лопаткой по башке? Левка, должно быть, и злится-то из-за этой лопатки, что она досталась не ему. Лопатка легкая, удобная, на конце ручки — шарик, вроде яблока, что лежит у Клима в кармашке трусов. Лопатку подарил Володе Ковальчуку командир саперов, а Володя отдал её Климу.

— Я и с плохой лопаткой насобирал, а ты с саперной — фигу, — не унимается Левка.

Клим поворачивается; он готов броситься на Левку. Но в это время Катя и Вера запевают песню, которую сочинил Володя Ковальчук, а мотив придумал Валька Спицын.

И все подхватывают:

Весело, дружно звучит песня; под неё удобно и. легко шагать. Даже солнечные полоски на дороге больше не мешают. Климу уже не хочется драться с Левкой. Он поет со всеми:

Пионеры выходят на лужок. Володя подает команду: «Отряд, вольно! Звеньевые, ко мне. Разведать местность, поставить часовых!»

Солнце карабкалось все выше по сучьям деревьев; их тени становились короче и толще, в траве сонно щелкали кузнечики. Скоро труба позовет на обед, а Клим опять ничего не нашел. Да и что найдешь между этими редкими березами и низенькими кустиками? Тут открытое место и все уже давно высмотрено. Вот если бы пробраться туда…

Впереди, на взгорье, синеет зубчатой грядой лес. Он не так уж далеко, но между ним и Климом — часовые. Их палки с красными флажками торчат из кустов; флажки так и горят на солнце, а оно все поднимается…

К обеду ребята принесут на привал свои находки, даже девочки. Сколько же можно терпеть Левкины насмешки?..

Клим огляделся. Потом решительно заткнул лопатку сзади за пояс, упал в траву и пополз по-пластунски, извиваясь.

Теперь кузнечики трещали возле самых ушей, муравьи шныряли под носом. Рубашка на локтях и животе позеленела, коленки тоже. Солнце жгло затылок, хотелось пить. Яблоко в кармане трусов мешало ползти. Съесть его, что ли? Нет, это неприкосновенный запас. Надо терпеть.

Пришлось немножко отклониться от прямого направления, чтобы обползти корову, которая паслась на лужайке. Потом встретились грибники — две женщины и девочка. Клим затаился в траве. Через минуту они скрылись из виду. Он полз, пока путь не преградил узенький светлый ручей. Клим долго пил — сопел, отфыркивался, а после зажмурился и окунул в ручей всю голову.

Усталость сразу прошла. Надо снять красный галстук, а то издали могут увидеть. Лучше спрятать его за пазуху…

Березовая роща осталась далеко позади, а лес придвинулся; он больше не казался синим, — сосны стояли прямые и светлые; между ними желтел песок. Это — на опушке. А дальше стволы теснились, опускали ветки ниже. Под ногами зашуршали сухие иглы, потом зачавкал мох. В низинках попадались ели; с их вытянутых лап свисали голубые лишайники. Тропинка петляла между деревьями и кочками, пересекалась с другими тропинками, раздваивалась и каждый раз делалась уже, пока совсем не потерялась в зарослях папоротника.

Клим начал взбираться на холм. Должно быть, это и есть то взгорье, которое он видел из березовой рощи. Сосны здесь ещё не очень высокие; между ними чернеют трухлявые пни…

Но что это? На пне лежит маленький серый птенец — лапки кверху, а клювик повернут набок и раскрыт. Клим бросил лопатку и взял птенца в руки. Он был холодным и тяжелым, как комочек затвердевшей глины.

Клим поднял голову. Прямо над ним в развилке старой корявой сосны топорщились остатки разрушенного гнезда. Может, птицы — папа и мама — улетели добывать червячков, а глупый птенчик выпал из гнезда и разбился об пень? Или гнездо разрушил какой-нибудь хищник?..

Клим огляделся, прислушался.

Да нет же. Это ветерок шуршит в соснах. Солнечными лучами прошит весь лес, каждая веточка, в воздухе гудят пчелы. «Блям-м-м, блям-м-м», — доносятся удары железа по куску рельса, — верно, в колхозе начался обеденный перерыв. Так близко люди, так хорошо и весело в этом светлом лесу! Какой там хищник? Просто глупая птичка сама выпала из гнезда.

Клим потряс птенца, подул в раскрытый клювик, — нет, не оживить. Надо зарыть его поглубже, чтобы не добрались муравьи. Он сорвал лист папоротника, завернул в него птенца и положил на пенек. А сам отошел от сосны, выбрал место помягче, чтобы не мешали корни, и принялся копать.