Эмиль Офин - Формула ЧЧ

Жансултан махнул ребятам рукой, опустил на лицо маску и снова взялся за держатель. А Семён Трофимович загнал мальчиков в кузов грузовика, сам сел в кабинку, и машина помчалась, ловко маневрируя среди поверженных великанов.

Возле конторы — маленького деревянного домишки — сидела на лавочке полная румяная женщина с косой, обернутой вокруг головы.

Игорь на ходу выпрыгнул из самосвала и бросился к ней.

— Глафира!

— Игорек!

Она обняла его и принялась целовать пухлыми теплыми губами. И прослезилась.

— Посмотри же, Сёма, какой он стал, как выровнялся! Да неужто не признаешь? Ведь через него мы познакомились.

Семён Трофимович сгреб Игоря в охапку, как когда-то на барже, внимательно посмотрел в лицо.

— Ну да — он! Он и есть… Ну чего ты, Глаша? Ну не расстраивайся. Даст бог, и у нас такой будет.

Симка и Славка стояли за воротами. Грузовик уже вывез их, а вахтер не впускал обратно.

— Акмэ пион! — напомнил Симка Игорю. Игорь встрепенулся.

— Дядя Семён, впустите моих товарищей. Я без них не могу.

— Ладно. Идемте все в мой кабинет.

«Кабинетом» оказалась комната без обоев, с садовой скамейкой и грубо сколоченным столом, заваленным кусками железа, моточками проволоки, изоляторами, вперемежку с бумагами, замызганной чернильницей и пресс-папье без промокашки.

Глафира села рядом с Игорем. Она ощупывала его, оглаживала; поправила воротничок, достала из сумки мандарин и сунула в карман его куртки. А Игорь смотрел на стену: там на гвоздях висели палки, скрепленные металлическими прутками в виде буквы «Т».

— Дядя Семён, откуда они у вас, телевизорные антенны?

— Ах, эти? Их у меня цех ширпотреба производит. Да, видишь, брак. Прутки плохо отшлифованы.

Игорь помолчал. Замялся.

— Ну-ну, в чем дело?

— Дайте нам одну… И вот этот моточек проволоки.

Он переглянулся с товарищами. Те ответили вопросительными взглядами. Однако Славка сразу же нашелся:

— Нам для школы нужно.

Не успел Семён Трофимович ответить, как Глафира сказала властно:

— Бери, Игорь. Что его спрашивать? Зарылся в своих железяках.

— Ну-ну, ты полегче…

Но Глафира уже сняла с гвоздя антенну и отдала её Игорю.

— Маму поцелуй от меня, отцу поклонись. Мы живём на набережной, в новом доме, квартира семь. Приходи в гости.

Когда вышли за ворота, Славка спросил:

— Зачем тебе эта антенна? Опять — реле защиты?

Игорь молчал. Симка обиженно протянул:

Если уж поклялись на верность, так какие могут быть секреты?

— Ладно… Все равно мне одному не донести телевизор. Тут Лера познакомила меня с одной больной теткой. В её доме живет. Сидит в кресле, не может ходить. Вот я и решил…

Дальше Игорь не успел рассказать, потому что на набережной показались трое мальчишек.

— Вон тот, вихрастый, сейчас будет приставать. Вы не лезьте, я сам… Только охраняйте меня сзади.

Славка молча вынул руки из карманов и встал справа от Игоря, а Симка поднял с земли камень и встал слева.

— Брось, — сказал Игорь. — Камнями дерутся только трусы. Мы им и так покажем.

Но мальчишки не завязали боя. Исподлобья оглядев Игоря и его товарищей, они перебежали на другую сторону, швырнули оттуда обломками кирпича и пустились наутек.

— Вот видишь, кто дерется камнями, — сказал Игорь.

Держа антенну за три конца, ребята промаршировали по набережной плечом к плечу, прокричали на углу три раза «Акмэ пион!» и разошлись, каждый в свою сторону.

Крыша уже не была влажной. Она накалилась на солнце. Его лучи сверкали на куполе далекого собора, золотили реку. Отсюда она казалась узкой. Железная труба мастерских Энергостроя отчетливо виднелась вдалеке на фоне голубого неба. Игорь помахал ей рукой, как знакомой. Там ведь работают и Жансултан Алиев, и Семён Трофимович. И может, ещё не ушла Глафира. Игорь достал из кармана мандарин, мигом очистил его, съел и взялся за дело.

Антенна встала на место так, словно всегда и была тут. Проволока не даст ей упасть от ветра. Только надо потуже затянуть. Вот так…

Игорь отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой, и в ту же секунду почувствовал, что крыша уходит у него из-под ног. Мелькнула мысль: мандариновая корка! Он забалансировал, но не удержался, шлепнулся на железо, на мгновенье повис над узкой щелью между двумя домами, цепко ухватившись за край крыши. Пустота медленно тянула его вниз. Он напряг все тело, изогнулся и, охнув от боли, уперся ногами и руками в одну стену, спиной — в противоположную.

Первый испуг прошел. Игорь начал лихорадочно прикидывать: наверх не выбраться, не хватит сил; уже немеет спина и в коленях — дрожь. Если сорвешься… Впервые в жизни Игорь ужаснулся высоты. Под ним была пустота — реально ощутимая, потому что каждую секунду он мог исчезнуть в ней…

Он стал осторожно спускаться: очень медленно перебрал ладонями по стене на несколько сантиметров ниже, потом сделал то же самое спиной и ногами. Так, ослабляя напряжение сначала в ладонях, потом в коленках, потом опять в ладонях и снова в коленках, он, царапая спину, двигался вниз. Он опускался все ниже в густеющий сумрак, сырость и холод. Полоска неба вверху делалась все уже, а когда она превратилась в голубую ленту, ноги наконец коснулись земли.

Игорь лежит на влажном мусоре и дышит широко открытым ртом… Однажды на юге он купался. Поднялся ветер, волны не давали подплыть к берегу. Вокруг купались взрослые, и никто не догадывался, что рядом Игорь выбивается из сил. Потом он долго лежал на прибрежной гальке и, как сейчас, дышал, дышал… Игорь подул на ободранные ладони, потер ноющие колени. А все-таки здорово он спустился. Вот бы Лера увидела. Интересно, где она сейчас? Ведь это же её дом…

Отдышавшись, Игорь встал и начал продвигаться в одну сторону боком, чтобы плечи не задевали за стены. Вот и конец пути, здесь нет выхода: эта стена — глухая перемычка между двумя домами. Он двинулся обратно. Сто пятьдесят семь шагов из конца в конец. И здесь — глухая стена; из-за неё чуть слышен какой-то гул, — может, уличный шум?

Игорь посмотрел вверх, приставил ладони ко рту, закричал:

— Э-эй! Помогите! Помогите-е!..

Голос заметался между отвесными стенами и заглох тут же над головой. Далеко в высоте голубела узкая лента неба. Теперь её голубизна, казалось, поблекла, как застиранное платье остроносой Катьки. Игорь лег на землю. Его знобило… На крыши этих домов может полгода никто не прийти. Что же делать? Ведь это — смерть. Долгая, голодная. Вот уже хочется есть и пить. Мама так и не узнает, что стало с ним. И никто не узнает — ни Лера, ни товарищи, ни Инна Андреевна. И у Катькиной мамы никогда не будет телевизора; он так и простоит, обвязанный веревкой, в темном чулане.