Юрий Александров - Кудеяров стан

Вот и вошел во вкус. Уж и зелени в лесу много — весна кончается, да мишка на зелень и смотреть не хочет — всё за животными охотится.

А сейчас на медок его потянуло, сорвал колоду с липы, разбил да разорил. Побранил Полян за глаза мохнатого хозяина, потом лыком липовым крепко стянул разбитую дуплянку и повесил на старом месте. Хоть и погибла большая часть пчел в борьбе с лесным налетчиком, а всё же небольшой роёк сохранился. Может, до зимы окрепнет, силы наберет, меду запасет.

Заряну Полян домой отослал, а сам надолго ещё у лип остался. Рубил, мастерил что-то, пчелам от косолапого защиту ладил.

Вернулся на городище запоздно, а утром до солнца опять поднялся, снова топор за пояс и рогатину взял. Заряна тоже на ноги вскочила, в лес с отцом просится. Пошли вдвоем.

Подходят к липовой опушке — здесь хозяин. За вторым ульем пожаловал. Затаился Полян с девочкой шагах в пятидесяти за густыми кустами калины, смотрит.

Матерый, громадный медведище за сучья когтями цепляется, на старую липу лезет. А на липе высоко над землей — улей.

«Отец, — шепчет Заряна, — я на городище побегу, людей подниму, убьем лесного хозяина».

«Тише. Сиди тут, гляди, что будет», — останавливает её Полян.

Затихли оба, смотрят во все глаза. У девочки зрачки стали огромные, темные. И боязно и страх как интересно. Плечом к плечу Полякову прижалась.

Вот медведь почти до самого улья добрался, да на пути его чурбан висит дубовый — вчера Полян прицепил. Толкнул зверь чурбан легонько, тот закачался и медведя по голове хлопнул.

Мишка удивился. Голову набок склонил. Осмотрел капризную чурку, понюхал даже. Потом снова толкнул, сильнее уже. И снова — удар по голове. Медведь ещё сильнее — и чурбак ещё сильнее.

Рассвирепел хозяин. Изо всех сил по чурке бьет, она птицей отлетает и каждый раз с силой назад — по медведю. По самой морде несколько раз угодила, уже и косматая морда в крови, и глаза кровью налились. Задними лапами медведь за ветки зацепился, а передними уже сразу двумя чурбан в воздух швыряет. Ревет, обезумел.

Так и швырял, пока не упал избитый, обессиленный под липу, на острые колья, ещё вчера густо понатыканные Поляном под деревом.

Вскочил тогда Полян на ноги, бросился к липе — топором раскроил череп лакомке.

Вот теперь Заряна побежала за людьми на городище. Шкуру сняли с могучего зверя, мясо распластовали, окорока отрубили.

Полян грозные клыки из зубастой челюсти выбил и когти из лап вырвал.

Дмитрий Павлович подбросил на ладони уже знакомый ребятам просверленный медвежий клык.

— Просверлил, как видите, дырочки в клыках да когтях, нанизал на тонкий ремешок — получилось ожерелье.

Красивое — некрасивое, это как кому глянется. Да не за красоту надевал Полян это ожерелье, когда уходил на охоту. Верили тогда, что оберегает оно охотника в лесу от зубов и когтей звериных.

Через год, солнечным червнем — июнем, когда закончены были все весенние работы, уехал Полян вместе с Горюном. Далеко уехал — на Нижний Дон, туда, где за крепкими каменными стенами стояли города могучего Хозарского царства.

Каждое лето приезжали на Дон купцы из солнечной Средней Азии. Везли красивые шелковые ткани-поволоки, хитрые изделия из драгоценных металлов и бронзы и многие ещё другие товары далекого, неведомого Арабского Востока. Прибывали со своими товарами и торговые люди из русских славянских земель.

Поехал и Полян с тихим, немым помощником. Поехали верхами, а с собой повели двух вьючных лошадей, груженных дорогими бобровыми, куньими и лисьими шкурками, медом, воском.

Конечно, лишь небольшая часть мехов была охотничьей добычей Поляна, небольшая часть меда и воска с его, Поляковых, бортей. Остальные товары получены были кузнецом в обмен на железные изделия.

Уезжая, заботливый Полян просил старую мать Горюна перейти на время в Кузнецову хижину, поберечь хозяйство и девочку. И стали старуха с Заряной вместе ждать-поджидать: старая — молодого, молодая — старого.

До поездки ещё Полян высчитывал дни пути. Выходило: на двадцатый день вернется домой на городище. Как наступил обещанный срок, Заряна встречать его вышла. Далеко зашла на восток по знакомой лесной тропинке, по той самой, по которой проводила отца в опасную поездку. Прождала до вечера и вернулась с туманным закатом. Вернулась одна-одинёшенька.

Видит старуха у девочки лицо беспокойное и глаза красные, успокаивает её, утешает:

«Не бойся, Зарянушка. Ничего, что задерживается. Всякое в пути бывает. Недаром говорят старые люди: «Едешь, на день, бери хлеба на неделю». А с отцом твоим никакой беды не станется. Умен твой отец, ох, умен! И осторожен, и боги его любят. Вернется, гостинца тебе привезет заморского. Право…»

Говорит Горюнова мать, а сама вздыхает украдкой. У неё у самой сын в пути. И девочка вздыхает, ничто ей не мило, и кажется, никакие гостинцы не нужны.

Подумала старая северянка и надумала, чем занять и отвлечь Заряну.

«Погоди, — шепчет, — мы с тобой и без кузнеца тут мастерить станем. Он по железу умелец, а мы по своему делу. Не сидеть же нам сложа руки. Изготовим узорочье заморского не хуже».

Грустно улыбается Заряна, но молодое — всегда молодое, девичье — всегда девичье. С любопытством смотрит она, как старуха принялась за древнее женское ремесло.

Взяла славянка крепкий пеньковый шнурок, обильно его навощила, сильно засучила и сложила вдвое. Упругий шнур, как живой, скрутился, сам себя обвил ровными крутыми витками.

Женщина окружила витым шнуром руку Заряны повыше запястья — мерку сняла. Потом круто замесила глину, поделила её на два куска, на один положила навощенный шнуровой браслет, другим крепко прихлопнула сверху, так что оба куска плотно сбились в один ком. Проделала в глиняном коме два отверстия от поверхности до шнура: одно — широкое, воронкообразное, другое — узенькое.

Когда подсохла глина, старуха положила её в жарко натопленную печь. Глина раскалилась, закаменела, пеньковый шнур, конечно, начисто выгорел.

Женщина остудила самодельную литейную формочку и продула её, чтобы удалить золу и пепел от сгоревшего шнура. Из своей хижины принесла льячку — глиняную ложку с узеньким носиком и несколько обломков старых бронзовых украшений. Взвесила их на руке — видимо, показалось мало. Вздохнув, сняла с пальца массивное старое кольцо, тоже бронзовое.

И обломки и кольцо молотком искрошила на Поляновой наковальне, тщательно собрала все кусочки драгоценного металла, высыпала в льячку и поставила на жаркий огонь.

Бронза скоро расплавилась. Женщина поместила на край очага формочку, отверстиями вверх и в большее отверстие осторожно влила огненно-жидкий металл. Во второе, меньшее отверстие вышел из формочки вытесненный бронзой воздух. Северянка остудила формочку, положила на наковальню и разбила глину осторожными ударами молотка.