Юрий Александров - Кудеяров стан

Полян бросился к яме.

«Горюн! Назад! — Опытный рудокоп знал, что значит этот толчок: внизу, в яме, началось оседание подмокшей земли. — Горюн!» — И сразу вспомнил: юноша ведь не слышит!

Полян быстро пополз в яму. Вот он добрался до Горюна. Стоны. Он схватил в темноте своего помощника, попытался тянуть его из ямы, но нет сил сдвинуть с места.

Рудокоп руками ощупал тело юноши. Ноги Горюна присыпаны осевшей землей.

Полян, стиснув зубы, начал отгребать землю руками и вдруг почувствовал, что кто-то мягко, как мать, коснулся его спины, потом сильнее.

И могучий Полян понял: спасения нет. Мать земля опускается ему на спину. Славянин чуть распрямился, встал на четвереньки и, опершись в землю локтями и коленями, прикрыл собой уже потерявшего сознание юношу.

Заряна первая добежала до обрыва. Глянула — сердце сжалось. Земля над крайней ямой опустилась, образовав неглубокий провал шага в три длиной.

Девушка сразу начала копать, став у края провала и прочь выбрасывая комья чернозема. Прибежали остальные, работа пошла быстро.

Вскоре Заряне показалось, что она слышит стоны, Девушка передала кому-то лопату и кинулась к входу в нору. Да! Кто-то тихо-тихо стонет. Заряна хотела лезть в темную пропасть, но её удержали за плечи. Как во сне, увидала она Горшу, друга и названного брата Горюна — сына славного Мороша. Юноша отстранил девушку от ямы и полез сам.

Заряна опять вбежала наверх к провалу. Вот показалась откопанная, освобожденная от многопудового груза сырой земли спина Поляна.

Заряна прижалась к ней рукой и чувствует, как сокращаются под ладонью мускулы, как дрожит сильное, измятое глыбами тело.

Жив!

Ещё через несколько минут отрыли и голову старого кузнеца. Лицо его было уже не в земле — Горша снизу, из ямы отгреб землю, очистил лицо рудокопа.

Скоро заживо погребенные были совсем откопаны, и тогда славяне поняли, почему оказался под обвалом мудрый Полян: и до сих пор он стоял на коленях, опершись на локти, телом своим и жизнью своей защищая от тяжкой массы земли Горюна. Мертвого Горюна. То ли задохнулся под землей бедный юноша, то ли не выдержало сердце. Голова Поляна была ближе к выходу, и это, видимо, спасло кузнеца — он мог дышать.

Их рядом положили на траву. Полян очнулся.

«Горюн? — строго оглядел стоящих вокруг, взгляд на миг потеплел, остановившись на лице Заряны. — Горюн!»

Девушка заплакала. Кузнец бессильно уронил голову набок и тут только заметил лежащего рядом с ним юношу. С трудом дотянулся рукой до груди своего ученика, привычно нащупал сердце… и закрыл глаза. Из-под ресниц выступили слезы, первые за десятки лет.

Стыдясь слез отца, Заряна склонилась и закрыла голову Поляна своими косами, её слезы падали на его лицо. Своих слёз она не стыдилась в эту минуту.

Выжил Полян. Но не стало больше гордого и могучего Поляна, первого в совете, неуемного в труде.

Теперь это был тихий, сгорбленный старик с трясущейся головой, с бессильными руками. Только чело было серьезно и строго нахмурено, словно не оставляла его какая-то большая неотвязная дума, да глаза смотрели, как раньше, — строго и пытливо.

По-прежнему старики звали кузнеца, когда надо было решить какой-нибудь важный для общины вопрос, по-прежнему к нему первому обращались за советом.

Заряна приводила отца. Кузнецу уступали почетное место в кругу, а девушка тихо вставала за его спиной. Полян внимательно слушал, пытливо смотрел всем в глаза и… молчал.

Внимательно слушала и Заряна. Только она одна из молодых присутствовала на этих совещаниях старейшин общины.

Кончился март. Ночи стали звездные, но темные. Старики говорили: «К большой воде», — ждали обильного разлива. К утру ещё крепко примораживало, днем же было солнечно и тепло. Овраги по обе стороны городища пенились и шумели мутными вешними водами.

Как-то теплым полднем вышел Полян из душной и дымной землянки Был он в высокой меховой шапке, в нагольном полушубке из волчьих шкур, надетом поверх длинной холщовой рубахи, в холщовых шароварах и овчинных теплых сапогах. Лаптей он не носил — не подобало ему, первому человеку на городище, быть лапотником.

Заряна, как всегда, следовала по пятам за больным отцом.

Между землянкой и холодной пустующей домницей стоял плетеный и обмазанный глиной кош, доверху наполненный обожженной, истолченной в порошок рудой. Возле — другой, полный древесного угля. Поодаль громоздились груды ещё не истолченной руды.

Полян грустно смотрел на своё, ещё при жизни его осиротелое хозяйство, потом открыл кош, набрал полные горсти руды и зашептал вдруг что-то, впервые с того недоброго дня.

Заряна близко к губам отца наклонила голову, стараясь понять, что он шепчет, но тихие слова кузнеца были совершенно бессвязны.

Минуту девушка колебалась, с болью глядя на ржаво-красные от руды большие руки отца, потом своими руками крепко сжала в кулак его пальцы.

«Держи, отец, держи… пойдем», — и повела его к старикам. Недалеко от вала стояла большая землянка. В ней никто не жил — это была общая мужская хижина, куда сходились славяне обсуждать общинные дела.

— Вроде как клуб сельский, — добавил дед.

— Да как сказать? Скорее как правление колхоза или сельсовет. Ну и клуб. Только не для молодежи, а для старших.

У женщин своя была хижина — они там по вечерам работать собирались, пряли, ткали.

— На посиделки, — опять вставил дед, — это и при мне ещё в старых деревнях было. Собирались всякая со своей куделью, лучины жгли, пряли да судачили.

— Вот, — продолжал археолог, — скоро собрались мужчины в общей землянке, и передала им Заряна, чтб хочет Полян говорить.

Полян ничего не сказал. И впервые за всё существование городища на совете зазвучал голос девушки. Волнуясь, краснея и сбиваясь, рассказала она, что заговорил отец, что хочет Полян снова варить железо, а в помощь себе вместо погибшего Горюна выбрал молодого Горшу.

Кузнец молчал, широко раскрытыми глазами глядя на дочь и на мужчин. Заряна взяла его руку, подняла её и, разжав пальцы, показала руду на мозолистой ладони.

В тот же день началась варка. Полян, конечно, уже не работал Заряна с Горшей загрузили домницу, девушка подвела больного умельца к топке, вложила ему в руки и зажгла просмоленную паклю. Кузнец бросил паклю на сухие дрова в горне. Потом Полян, тоже по указке Заряны, окропил жарко разгоревшийся огонь петушиной кровью.

Этим и ограничилось его участие в новой варке. Руководила работой Заряна. А по окончании варки, утомленная, но взволнованная и радостная, смело вошла она с Поляном и Горшей в наполненную людьми мужскую хижину и положила на землю горячую полновесную крицу.