Лев Белов - Ыых покидает пещеру

Тяжело вздохнув, Вовка снова натянул на себя шкуру.

Чем бы сегодня заняться? В голове промелькнула такая странная мысль, что он глубоко удивился: «Хорошо бы почитать… учебник немецкого языка!» Действительно, он никогда не изъявлял желания добровольно взять в руки этот учебник. А тут ему вдруг так захотелось переписать в тетрадку какой-нибудь самый каверзный для перевода текст. «Хойте ист дас вассер варм, хойте ист нихт шаден…» или еще что-нибудь в этом роде. Он невольно оглянулся, ища глазами этажерку, на которой обычно пылились его учебники и тетради.

Вспомнив, что в рюкзаке у Галки лежит брошюра о цветоводстве, Вовка решил вытащить ее и почитать. Однако, едва он стал возиться с рюкзаком, девочка проснулась и уставилась на него удивленными глазами.

— Что глядишь? — недовольно спросил Вовка.

— А что ты ищешь?

— Да хотел брошюрку почитать, о цветах там, что ли…

— О цветах? Ты?!

— Ну я, а что особенного?

— Ты же всегда презирал всякие цветочки!

— Не всегда, а раньше.

— А теперь?

— А теперь я соскучился.

— По цветам?

— Выдумала! По учебникам, книгам.

— Я тоже. Но где их взять?

С этими словами Галка вынула из своего рюкзака тоненькую книжечку, которая так поразила неандертальцев, увидевших цветы и не понимавших, почему их нельзя взять руками.

Развернув наугад брошюру, Галка передала ее Вовке.

— «Бегония, — с наслаждением прочитал Вовка. — Бегония обладает красивыми расписными листьями. В комнатных условиях более всего распространены две листовые бегонии — бегония реке и бегония Креднери с их гибридами. Выращивают также бегонию с косо-сердцевидными листьями и бегонию всегда цветущую. Эти виды бегоний требуют светлых и теплых помещений…»

— Светлых и теплых помещений, — повторил Вовка. На его глазах Галка заметила самые настоящие неподдельные слезы! Да и сама девочка почувствовала, что начинает плакать.

Было странно видеть слезы у мальчика, которого никто сейчас не обидел, и у девочки, которую никто не дергал за волосы. И все-таки они плакали, — плакали беззвучно, но горько…

В их воображении рисовалась милая сердцу картина: они! стоят в светлой комнате и поливают цветы в маленьких глиняных горшочках; рядом сидят родители и пьют чай, тихо переговариваясь.

— Домой хочется, — вздохнула Галка.

— Еще как! И, главное, почему то хочется подержать в руках учебник. Я бы сейчас с удовольствием занялся немецким! Веришь, Галка?

— Конечно. А я б задачки порешала…

— Знаешь, что?! — сказал Вовка, закрыв книжку. — Я придумал одну штуку — давай составим словарь языка Каа муу! Представляешь? Это будет самая настоящая научная работа!

— Прямо уж научная, — недоверчиво улыбнулась девочка.

— Да вот, научная! Ведь, кроме нас с тобою, еще никто в мире — воображаешь?! — никто в мире не понимает этого языка! А мы составим разговорник, каа-муу-русокий разговорник. Представляешь? Это будет… как ее… диссертация!

— Диссертация?

— А что? Это же никому не известный язык! Знаешь, потом мы подарим наш словарик Гошке Чистюлькину, он защитит диссертацию и станет кандидатом наук.

— А чем писать-то будем? И на чем?

— Карандашом, на этой брошюре! У меня есть карандаш.

Вовка разыскал в дебрях своих карманов огрызок, черного карандаша и, отвернув обложку брошюры, дрожащей от нетерпения рукой вывел между двумя строчками печатного текста заголовок: «Каамуу-русский словарь».

— Сначала запиши слово «джжий», — предложила Галка. — Это первое слово, которое мы здесь услышали.

— «Джжий» — это «выходи», — уточнил Вовка, слюнявя карандаш. — Так и запишем… Только не в первую строчку, а пониже — чтобы по алфавиту было.

Около часа возились ребята со словарем, вспоминая слова, которые им пришлось услышать, и их значение. Наконец Вовка сказал «хватит» и подал Галке брошюру.

Вот что было записано в это утро на странице брошюры по цветоводству:

Каамуу-русский словарь:

Аа— есть (пищу)

Аиф! — повернись!

Ай— вкусно, приятно

Бжийя— имя (значение не известно)

Джжий! — выходи! (выходите!)

Джжуу!— стой! остановись! садись! (садитесь!)

Зуу хриа! — приветствуем вас! (приветствую тебя!)

Ии— умирать, смерть

Каа муу— племя медведей

Мии кии— убить козла; охотиться на козла; козел

Пхаа— отдыхать; сделать привал

Уау— имя

Ук! — объясни! (объясните!)

Ыых— имя

Яудж! — идем к нам!

На Галкином лице появилась такая скептическая улыбка, что мальчику захотелось угостить ее подзатыльником. Однако он сдержался и, плохо скрывая огорчение, пробурчал:

— Ну, чего ты?

— Сказать по чистой совести?

— Да.

— Это смех, а не научная работа.

— Почему?

— Да ты что — сам не видишь?

— Не вижу.

— Сколько тут слов?

— Ну, двенадцать, — взяв из рук девочки брошюру, пересчитал Вовка. — Кроме трех имен.

— Двенадцать, — повторила Галка. — Так какой же это словарь? У меня дома есть маленький немецко-русский словарик — совсем крошечный — так в нем знаешь, сколько слов? Десять тысяч!

— Ну и что же? А у меня дома есть папин словарь русского языка, так в нем пятьдесят две тысячи.

— Вот видишь: пятьдесят две тысячи! А здесь — всего-навсего каких-то двенадцать слов.

— Эх ты, гонишься за цифрами! — Для науки, если ты хочешь знать, интереснее двенадцать никому не известных слов, чем сто тысяч всем известных. И потом, надо же понимать, что у неандертальцев бедный язык, это же дикари. Еще спасибо, что у нас пока набралось двенадцать. Ну, а потом мы еще добавим…

— Ну, ладно, пусть наберется даже сто слов, так разве это научная работа?

— Что?! — вскипел Вовка. — Сто слов — не научная работа?! Если хочешь знать, мой папа переделывал одну диссертацию, в которой вся научная работа вертелась вокруг двух слов! Понимаешь! Триста страниц, и все только о «кхе-кхе» и о «гм-гм!»

— Тогда извиняюсь, — виновато произнесла Галка. — Тогда двенадцать слов Каа муу — это, конечно, важнее, чем «кхе-кхе».

Вовка удовлетворенно улыбнулся и вернул Сверчковой брошюру.

В КОТОРОЙ НЕАНДЕРТАЛЬЦЫ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ БЕЗМОЛВСТВУЮТ, ВОВКА ИЗУМЛЯЕТСЯ, А ГАЛКА ДРОЖИТ

Целые сутки после того как отважного Бжийю отнесли в грот и едва не забыли похоронить, никто из племени Каа муу не отлучался дальше, чем на сто шагов от стоянки. Вовка в беседе с Галкой высказал предположение, что сородичи погибшего соблюдают траур, но девочка была иного мнения.

— Мне кажется, — сказала она, — они боятся, как бы он не вернулся.

— А как же он вернется? Чепуха!