Леонид Прокша - Выстрелы над яром

— Проходите, пожалуйста.

Леше не терпелось попасть туда, куда шли люди, у которых проверяли билеты. Что там? Он, вытянув шею, старался заглянуть в открытые двери, но видел только огромную люстру, освещавшую позолоченные балконы.

Погас, потом снова зажегся свет, и отец Васи сказал:

— Ну, пошли.

На галерке было много свободных мест. Лачинский привел мальчиков на первый ряд.

В зале было светло и красиво. Все блестело и сверкало золотом. Внизу сидели хорошо одетые люди, а прямо перед глазами стена была завешена бархатом.

— Там сцена, — сказал Вася. — Когда потухнет свет, она откроется. А в цирке нет занавеса. Там арена.

Рядом сидела седая женщина в позолоченном пенсне. Леша сразу узнал ее. Она жила возле Сенной площади. Сына ее называли Кадетом. Леша носил им как-то молоко. А потом Кадет куда-то скрылся.

Женщина неприязненно посмотрела на мальчиков. Леша подумал, что она сейчас скажет: «И ты в театр пришел?» Но женщина ничего не сказала и отвернулась. Леша почувствовал, что ей неприятно сидеть в театре рядом с уличными мальчишками, которых она не пустила бы на порог своего дома.

Когда погас свет, Леша забыл обо всем. Открылся занавес, по сцене ходили мужчины и женщины, что-то говорили, приветливо улыбались. Он не все понял, но чувствовал, что происходит что-то очень важное.

Вася вел себя иначе. Ему скоро наскучило смотреть на сцену, и он не выдержал.

— А в цирке интересней, — зашептал он. — Один слон чего стоит. У него знаешь какой хобот! Он может поднять…

— Безобразие, — услышал Леша голос. Он повернулся и увидел рядом с седой женщиной мужчину с черной бородкой.

— Успокойся, Евгений, — шепнула седая женщина. Человек с бородкой сел возле седой женщины после того, как погас свет. Если б не черная бородка, Леша сразу узнал бы его.

Вася снова начал что-то рассказывать про цирк.

— Замолчи ты, мальчик, — шепнул кто-то за спиной.

Вася на какое-то время замолчал, но ему было скучно, и он снова заговорил про цирк. Видимо, кто-то пожаловался контролеру. Пришел Лачинский, за ухо вытащил Васю из кресла и увел в коридор.

А на сцене гудел паровоз. Колеса громыхали по рельсам, и Анна Каренина бросилась под поезд…

У Леши сжалось сердце. Он посмотрел в сторону Васи — его не было. Посмотрел в сторону седой женщины, она вытирала слезы. Мужчина с черной бородкой куда-то исчез.

Все начали выходить. Леша тоже встал и пошел за людьми. На лестнице его ждал Лачинский. Рядом стоял Вася и протирал заспанные глаза.

Подождали, пока все выйдут. Лачинский внимательно оглядел галерку:

— Ну, все кончилось. Пошли.

Внизу он начал запирать двери, а Леше сказал:

— Поищи отца.

Возле театра стояли извозчики. Пестрого коня не было.

Подождали немного и пошли домой пешком. Платить за каждого в трамвае по пять копеек Лачинский считал излишним.

Шли молча. Лачинский злился на Антона: «Не мог подъехать, забрать детей». Лешу волновала Анна Каренина. Он был уверен, что артистка, исполнявшая ее роль, действительно погибла под поездом. У Васи горело ухо, за которое так безжалостно отец вытащил его с галерки в коридор. Но он не угомонился и только повторял свое:

— А все же в цирке интересней.

— Молчи ты уж! — сердито буркнул отец.

Все были утомлены. Да и есть хотелось. А тут еще ко всему начал моросить дождь.

— Идемте быстрей, — обернулся Лачинский к мальчикам, которые плелись позади, — а то дождь загонит куда-нибудь в подворотню и проторчишь с вами там до утра, театралы.

Сам Лачинский давно доехал бы на трамвае до Покровской и был бы уже дома.

С площади Свободы спустились вниз по Гоголевской. Запахло свежим душистым хлебом. Теплый воздух из открытых подвальных окон пекарни приятно обдал ноги мальчиков.

На гору по той же Гоголевской подниматься было трудней. Да еще запах хлеба раздразнил аппетит.

Кое-как поднялись на гору. Шли уже мимо церкви. Большая часть пути осталась позади. Леша повернулся и посмотрел на каланчу: стрелка часов перевалила за двенадцать. На улице не было ни одного человека.

— Извозчик! — вдруг крикнул Лачинский и рванулся вперед.

Леша поднял голову.

— Татка! — обрадовался он, увидев Пестрого. Экипаж с Гоголевской свернул на Покровскую и быстро понесся в сторону Сенной площади.

Мальчики побежали за Лачинским. Кричали: «Татка, дядька Антон!» — но извозчик их не слышал. Экипаж скрылся в темноте.

На какой-то момент Леше показалось, будто на козлах сидел не отец, а кто-то другой. «Но кто на Пестром может ехать, кроме отца?» — подумал и успокоился. Лачинскийй заметил, что на сиденье не было пассажира, и потому разобиделся на Антона:

— Гонит пустые дрожки. Нет чтобы детей подобрать.

И уже до самого дома злился на Васю, а на Лешку вообще не обращал внимания, будто его и не было. Даже возле дома при прощании на слова Леши: «Спасибо вам, дядя Максим» стукнул калиткой и ничего не ответил.

Почин хоть был бесплатный, но счастливый. Только подъехал Антон к стоянке и поставил свои дрожки в ряду извозчиков, как видит — с вокзала выходят двое хорошо одетых мужчин и идут прямо к нему.

— Давай прокатимся на Пестром, — с усмешкой сказал один из них, белобрысый круглолицый мужчина, другому, более солидному человеку, хоть и молодому, но со слегка седыми висками.

В очереди стояли более приличные экипажи, чем собранные из отдельных частей дрожки Антона. И лошади лучше Пестрого. Так, видно, захотелось этим пассажирам.

— Куда вас? — повернувшись к ним, спросил Антон.

— Прокатите по городу, — ответил белобрысый. Извозчики с завистью посмотрели на пассажиров Антона. Они предвидели хороший заработок, а он попадался не часто.

Пассажиры, видимо, люди столичные, разглядывали с любопытством улицы бывшего губернского города. Кое-где просили остановиться. Иногда спрашивали извозчика, что теперь в том или другом здании.

Антон уважительно отвечал на вопросы. Однако его ответы лишь забавляли пассажиров, особенно белобрысого. Может, потому, что Антон старался говорить по-русски, но выговаривал русские слова с белорусским акцентом. Или просто им было весело. Все же Антон чувствовал себя униженным. Если бы не копейка, которую надо было заработать на овес и на хлеб, он говорил бы с этими господами более просто и открыто. Обращаться к седокам «товарищи» он не решался. Могут посчитать за оскорбление. Какой извозчик им товарищ? А назвать их «господа хорошие» ему не хотелось.

Больше часа возил Антон пассажиров по городу. Показал им городскую ратушу, бывший дом губернатора, памятник, поставленный в городе к столетию Отечественной войны 1812 года. Антон не видел, как за его спиной переглядывались пассажиры, как кивали головами, как вздыхали, особенно возле дома губернатора. Не слышал, когда белобрысый шепнул на ухо своему спутнику: