Алексей Биргер - Властелин огня

Так кто же он все-таки? Я должен был разобраться и стал соображать, у кого бы мне об этом спросить.

В итоге, мне в голову пришли две идеи. Во-первых, можно порасспрашивать нашего учителя истории и обществоведения про всякие легенды металлургов. Нашему историку было лет пятьдесят, и он, конечно, немного чокнутый, но безвредный. Носится с идеей школьного музея истории родного края, и нас в теплое время водил на экскурсии вместо того, чтобы занимать­ся в классе, особенно если у него получался сдвоенный урок. Мы, конечно, были совсем не против. Куда лучше бродить по улицам или за городом и слушать всякие байки, чем париться за партой. Еще он постоянно подбивал нас находить разные ста­рые вещи для школьного музея, который затеял, и все втолковы­вал нам, что любая мелочь может оказаться бесценной и расска­зать о том, что иначе осталось бы тайной навеки. Его искренне огорчало, что мы проявляем «мало инициативы». Положим, эту самую инициативу мы проявлять старались. Например, когда у Губкиных делали большой ремонт, то под старыми обоями обнаружились газеты аж тридцатых-сороковых годов. Васька тут же рассказал об этом Якову Никодимовичу, и наш историк примчался весь вне себя и уговорил васькиных родителей немного помедлить, буквально один вечер, пока он отпарит газеты, с нашей помощью, конечно. Мы вместе с ним аккуратно мочили эти газеты теплой водой и снимали со стен, а потом вывешива­ли просушиваться на веревочках, за прищепки, как постельное белье. Конечно, некоторые газеты порвались, но в основном их удалось снять почти целехонькими и, когда мы все высушили и сложили, набралась вполне порядочная стопка. Потом Яков Никодимович часть этих газет выставил в школьном музее, положив под стекло, и был безумно доволен. Он говорил, что в них есть такие упоминания и о ежедневном быте, и о довольно крупных (по местным масштабам, во всяком случае, а газеты в основном был местные) событиях, которых больше нигде не найдешь.

Я вспомнил, что дядя Коля Мезецкий обмолвился, будто нечто подобное появлению Ковача в наших краях уже проис­ходило. И если кто мог знать о давних историях, похожих на нынешнюю, так это Яков Никодимович.

И еще я подумал о Машке, дочке гендиректора нашего комбината. Она училась с нами в одном классе вплоть до пос­леднего года, и мы с ней дружили. В прошлом году родители перевели ее в другую школу, единственную в городе гимназию «с углубленным изучением английского языка и компьютеров», но Машка нос не задрала, и мы продолжали общаться. Она даже сказала мне, когда мы в последний раз встретились, что ждет меня в день своего рождения, который у нее в марте, и чтобы я ни в коем случае не забыл.

Может быть, наша дружба сохранялась благодаря собакам. у Машки был боксер, Ричард, славный пес, но отчаянно драч­ливый. С людьми-то он был миролюбив и даже незнакомых готов был обслюнявить с головы до ног (все знают, какие боксеры слюнявые), но с собаками становился просто беше­ным и любому встречному псу стремился доказать, что он сильнее и главнее. А с нашим Лохмачом почему-то не дрался. Может, потому, что они вместе гуляли с двухмесячного возраста, а может, драться с ним было неинтересно: Лохмач был крупнее и к тому же спокойный. Он просто давал Ричарду завязнуть зубами в своей длиннющей густой шерсти и либо отпихивал его, чтобы тот отстал, либо приседал, чтобы Ричард перекувырнулся через него и через собственную голову, ­ а потом невозмутимо отряхивался.

Но, скорее .всего, это была просто большая собачья дружба.

И когда наши собаки гуляли вместе, Машка спокойно могла отпустить Ричарда с поводка, чтобы он побегал и поразмялся. Во-первых, когда он носился с Лохмачом, то совсем не обращал внимания на других собак, даже оказывавшихся в опасной близости, а во-вторых, если все-таки намечал себе жертву для драки, Лохмач всегда успевал остудить его пыл , либо встряхнув за шкирку, либо попросту оттеснив от против­ника. Лохмач отлично понимал, что лишний шум и лишняя ругань обозленных владельцев других собак нам с Машкой ни к чему. Ричард, по-моему, это тоже понимал, но не всегда мог справиться со своим характером.

Вот я и подумал, что надо бы поговорить с Машкой, и пусть она ловит все разговоры о Коваче, которые будет вести ее отец, да и сама при любом удобном случае не стесняется спрашивать. Если, например, у Ковача с документами что-то окажется не в порядке, то Машка первой об этом узнает. И во­обще она сумеет выведать много полезного и интересного.

Решив, как мне действовать, я оставил недоделанные уро­ки на потом, а сам оделся, сказал своим, что хочу немного по­гулять с Лохмачом, взял поводок и вышел из дому.

Лохмач жил в конуре, на цепи. Цепь была достаточно длинной, чтобы он мог вольготно разгуливать возле дома, но, конечно, побегать так, чтобы как следует размять лапы, она ему мешала. Вот и надо было хотя бы раз в день прогуляться с ним до пустыря и там спустить с поводка и дать побегать.

Сторожем он был отменным, но жил в конуре не только по­ этому. Ему там больше нравилось, чем в доме. Мы несколько раз пытались забрать его в дом, когда морозы были лютые, под пятьдесят градусов, но он буквально минут через пятнадцать начинал проситься назад, показывая всем своим видом, что в жарко натопленном помещении ему, видите ли, не по себе, особенно возле печки, и что он за лето достаточно страдает, чтобы сейчас иметь право на здоровую прохладу.

В принципе Лохмач мог бы обойтись и без цепи, но приходилось держать его на привязи по двум причинам. Во-первых, он вполне серьезно относился к своим обязанностям сторо­жа и, хотя обычно на входящих во двор не кидался, а только лаял, предупреждая нас, но разок-другой были неприятные инциденты. Например, он почему-то возненавидел одного из наших соседей. И на дядю Степу он рычал и рвался с цепи так, что, похоже, всерьез был настроен его покусать, если бы до него добрался. Почему-то не понравились ему и грузчики, которые доставляли нам бетонные пасынки. Одного он даже исхитрился тяпнуть чуть выше колена, когда тот неосторожно приблизился на длину цепи. Сами понимаете, что компен­сировать это нам пришлось с лихвой. Словом, надо было держать его на цепи, потому что нельзя заранее предсказать, какой человек ему придется не по душе.

А, во-вторых, если Лохмач оказывался без цепи, то в лю­бой момент мог сбежать, учуяв, что одна из соседских собак в интересном периоде, и наплодить щенят. Когда же появлялись щенки, то их хозяева шли к нам с требованиями, чтобы мы их либо топили, либо пристраивали.

Итак, я взял Лохмача и отправился с ним за пустырь на окраину парка, отведенную под «собачью площадку», где Машка больше всего любила выгуливать Ричарда.

Машка с Ричардом были там.