Владимир Клименко - ... В среду на будущей неделе

Но если спокойно рассудить, зачем поднимать шум ночью, сейчас? Куда в открытом море эти двое денутся? Тем более, что они должны где-то с кем-то встретиться. С этой самой желтой «Манечкой» под черным парусом… «Манечка»… Коршун… Ох, скорее бы наступило утро!

Павлика обнаружили глубокой ночью. Он пролежал на картошке все бока, к тому же в открытом море было прохладно; влажные струи воздуха били откуда-то из-под брезента прямо в темя. Сонный Павлик начал ворочаться, шарить возле себя, ища, чем бы накрыться. Эту возню услышал щенок, дремавший под килем шлюпки. Песик сперва чутко повел ушами, потом зарычал и, наконец, пугливо отпрянув к надстройке, разразился тревожным лаем. Вахтенный прикрикнул на него из окна штурвальной рубки, но щенок, приняв это за одобрение, залился еще пуще.

Павлик очнулся, дернулся и уперся головой в тугой тент. Он не сразу сообразил, что происходит. Мальчуган выставил из-под брезента голову. С надстройки, мутно блестевшей окнами рулевой рубки, падал на палубу зеленый свет. Щенок злым клубочком катался у противоположного борта, безудержно звеня.

Голову Павлика заметил вахтенный. Бросив штурвал [4] Штурвал — рулевое колесо. , он куда-то побежал. Вскоре перед шлюпкой выросла темная фигура, как показалось Павлику, огромного человека. С крыши надстройки ударил слепящий луч прожектора. Павлик прищурился.

— Это что еще за новость? — загудел густым басом человек. — Ты чей? Откуда взялся?

Павлик потупился и молчал. «Сейчас позовут дядю Егора», — думал он, поглядывая в проход между бортом и надстройкой, откуда, по его предположению, должен был появиться капитан сейнера.

— Ну, чего молчишь? — наседал великан. — Как ты попал в шлюпку?

Павлик пошевельнул непослушным языком:

— По-позовите… дя-дядю… Е-егора…

— Какого такого дядю Егора?

— Кра… Кра… Кра…

— Ты что, заика? Что за дядя Егор, спрашиваю? — Великан протянул руку к Павликову плечу. — А ну, пошли!

Он привел мальчугана в каюту с левой стороны надстройки, толкнул на винтовой стул и прихлопнул дверь. Сам стал напротив, громадный, неуклюжий, как медведь.

Лицо у великана было квадратное, крепкое, короткие волосы торчали смолистым ежиком. Великан был в трусах и майке, руки и ноги его бугрились мускулами.

— Как ты попал на сейнер? А? Как ты очутился в шлюпке? А? — сыпал он вопрос за вопросом, все больше раздражаясь.

В каюту кто-то заглянул. Павлик увидел молодое лицо с тонкими черными бровями. Рыбак мельком оглядел его, подмигнул и обратился к великану:

— Алло, Глыбин! Подмени меня на минутку.

— Некогда, — сердито отмахнулся Глыбин. — К боцману ступай! — И он перед самым носом рыбака захлопнул дверь.

Во время этого разговора Павлик украдкой осмотрелся. На столике в углу каюты в квадратном ящичке он увидел барабан, оклеенный розоватой, испещренной линиями и цифрами бумагой. Внутри него тикал часовой механизм. По барабану ползла тонкая стальная стрелка с чернильным желобком на конце, вычерчивая на бумаге жирную ломаную линию. Сверху, на крышке ящика, сверкала медная планка с крупной надписью: «Барограф».

«Морской барометр», — догадался Павлик.

— Значит, будем в молчанку играть? — спросил Глыбин. Он отошел к противоположной стенке, пододвинул ногой складной табурет и сел. Павлик опасливо покосился на него и снова робко попросил:

— Позовите капитана…

— Капитана? — переспросил Глыбин. — Зачем он тебе понадобился?

Павлик выпрямился и произнес горделиво:

— Это мой дядя!

— Дядя?! — изумился Глыбин. — Хм. До сих пор не знал, что у меня племянники имеются.

Что же это такое?! Дядя Егор говорил, что работает капитаном… даже не капитанам, а капитаном-бригадиром на «Альбатросе», а оказывается… Павлику стало не по себе. Неужели он угодил на другой сейнер?

Глыбин смотрел на мальчугана с интересом.

— Так, говоришь, твой дядя капитан?

— Да.

— Какого же катера?

— «Альбатроса». Егор Иванович Крабов.

— A-а, вон оно что! — захохотал Глыбин. — Значит, ты хотел с ним в прятки поиграть? В честь чего?

— Он обещал меня на путину взять, а сам обманул. Я тоже хотел его обмануть.

— Ишь ты! — только и произнес Глыбин.

Павлик рассказал, как все получилось. Ошибиться сейнером он не мог, потому что название «Альбатрос» видел собственными глазами и на носовой части судна, и на спасательной шлюпке. А может, в рыбколхозе два «Альбатроса»?

— Нет, угодил ты по адресу, — сказал Глыбин, выслушав Павлика. Он медленно встал, сокрушенно вздохнул: — Что же мне с тобой делать? Ведь хватятся тебя…

— Отведите к дяде Егору, — подсказал Павлик.

— На берег, что ли? — криво усмехнулся Глыбин. — Он в Парусном остался, твой родич.

Павлик опешил.

— Остался? Почему? Вы шутите, может быть?

Лицо у Глыбина снова стало недовольным.

— Я тебе не клоун, чтобы шутки шутить! — сердито сказал он. Шагнул к легкой белой шторе, свисавшей от потолка до пола, и отдернул ее в сторону. За шторой оказались две койки — одна над другой.

— Ложись, спи. Вон тряпка, протри ноги и лезь наверх. Только живо, живо! — приказал он. — Мне отдыхать надо.

Но Павлик не унимался.

— Почему дядя на берегу остался? Ну, скажите, что вам стоит? — не отставал он.

Глыбин озлобился.

— Потом узнаешь. Некогда мне с тобой разговоры разговаривать. Лезь на место! Ну, кому говорю?

Он протянул руку к стене и клацнул выключателем. В каюте стало темно.

Павлик лежал на койке с раскрытыми глазами: сон совсем не брал его. И хотя тревога улеглась, на душе было муторно. Егор Иванович по неизвестным причинам остался на берегу, в далеком теперь поселке. А он, Павлик, неожиданно очутился среди чужих людей, И еще неизвестно, как отнесутся к нему эти люди. Чего, например, хорошего можно ожидать от Глыбина или от тех двух, которые шушукались у спасательной шлюпки?

При воспоминании о таинственных шептунах мысли Павлика переключились на них. Рохля… Звучит-то как противно! А какой он из себя, этот Рохля? И как узнать второго, который говорил таким суровым басом?

Павлик перевернулся со спины на бок и посмотрел в темно-лиловый круг иллюминатора, пересеченный пополам черной чертой горизонта. Чуть выше этой черты тускло блестела одинокая звездочка. Стало еще тоскливее. Затерянная в небесном океане, эта звездочка напоминала сейчас Павлику его самого, такого одинокого среди морских просторов.

Глыбин громко храпел на нижней койке, широко разбросав руки и ноги. Он храпел так же сердито, как и разговаривал. Простыня оползла с него и белым пятном выделялась на полу. «Почему он такой злой?» — подумал Павлик. В книгах люди с богатырским телосложением всегда бывают добродушными, неловкими, словно их смущает собственная сила… А голос у него какой грубый, совсем как у одного из тех шептунов. И не только голос. Манера разговаривать, тон… Стой-ка, стой-ка, неужели он?! Да нет, диверсанты — в книгах так пишут — стараются быть незаметными, тихонькими или добиваются, чтобы их уважали и любили, а этот…