С. Полетаев - История двух беглецов

– Вот он! Вот он! – закричала она.

Но Венька ладонью сгрёб винегрет прямо в рот и так, с полным ртом, пустился наутёк, только его и видели!

Данька же растерянно смотрел на котлеты, сосиски, винегрет, две тарелки с квашеной капустой, четыре стакана киселя – всё это Сашка Диоген-переносил на стол.

– Сколько же это вас?-удивилась тётя Поля.

– Я – раз. Да он – два. Да мы с ним – четыре. И она вот ещё пятая, – подмигнув рыжей девочке, доложил Диоген и унёс последний поднос. – Садись! – громко крикнул он девочке, а когда она и в самом деле робко пристроилась рядом, тихо добавил : – Посиди немного, а потом потихонечку катись. Поняла? Русский язык ферштее?

– Ох-хапкин, прекрати! – заикаясь, сказал Данька (он всегда заикался, когда сердился). – Разве можно всё это съесть вдвоём?

– А как же! Ведь у нас же урока нет, столько времени – ещё мало взяли. А тебе поправляться надо – смотри, на кого ты похож, шкилет!..

– Вот тебе, девочка, сосиска, вот тебе хлеб, вот тебе капуста и вот тебе кисель, – сказал Данька, пропуская «шкилета» мимо ушей. – Тебя как зовут?.. Надя? Ешь, Надя, не стесняйся, не обращай внимания на этого обжору. А что у тебя на лбу? Ушиблась?

Надя, положившая было в рот сосиску, чуть не поперхнулась – ведь это же она, та самая Надя Воробышева, которую он спас от хулигана Веньки Махоркина! У неё даже слёзы выступили на глазах оттого, что он не узнавал её или не хотел узнавать. Может, он просто стыдился, что заступился за девочку? Надя склонилась к тарелке, чтобы не видели, как она плачет.

Данька погладил её по голове и стал успокаивать:

– Ну ладно, ешь, до свадьбы заживёт! Ведь ты когда ушиблась? Давно уже, правда? Так зачем же плакать сейчас?

Пока он так успокаивал девочку, Сашка Диоген подгребал остатки капусты, винегрета и допивал из двух стаканов кисель. Он был весь сосредоточен на еде, а поскольку девочка не ела ни капусты, ни винегрета и не притронулась к киселю, он придвинул всё её хозяйство к себе, ласково кивнул, словно благодарил за просьбу доесть.

– Стоп! – сказал Данька. – А Мурзаю?

– Всё в порядке. Вот, даже пакет прихватил! – Сашка вытащил из кармана целлофановый пакет и сгреб туда всё, что оставалось на столе, а потом посмотрел на недопитый кисель, хотел вылить и его в пакет, но передумал и выпил сам.

– Спасибо, тётя Поля! – крикнул он, похлопывая себя по животу.

– Ремня на вас нет!

Когда ребята проходили мимо стола, за которым только что сидел Венька Махоркин, Надя дернула Даньку за рукав:

– А здесь Венька Махоркин был. Как тебя увидел, так сразу и удрал.

– Кто-кто?

– Венька.

– Какой Венька?

– Ну, тот самый… Ну как же… Он тебя испугался и убежал.

– А почему же испугался?

– Как почему? – удивилась Надя.

– Пойдём, чего ты с ней тут канителишься!

– Ой, извини, нам некогда, понимаешь…

– Гуд бай, – помахал рукой Диоген.

Мальчишки убежали, оставив девочку в полном недоумении. Данька так и не узнал её. А ей так хотелось иметь защитника – всё равно что брата. Надя стояла у окна, плакала ине хотела идти домой. Во дворе шла футбольная игра, там бегал по площадке Венька Махоркин. Она стояла и всхлипывала, пережидая, когда же закончится этот отвратительный матч, когда же устанут наконец эти противные футболисты и уйдут домой!

А ей так хотелось, чтобы Данька проводил её. И чтобы хулиган Венька видел это и боялся её. Ах, как ей хотелось, чтобы у неё был такой защитник! Но разве такую пигалицу, да ещё рыжую вдобавок, кто-нибудь станет защищать!

Едва только ребята спустились в подвал, как Мурзай бросился навстречу Сашке Диогену. Нет, он не сбил его с ног, не бросился на грудь, не стал целоваться, как это делают все нормальные домашние собаки. Он нервно заплясал, дрожа поджилками, нетерпеливо и в то же время покорно дожидаясь, пока Сашка выложит в эмалированную миску винегрет, сосиски, капусту и хлеб. Пёс явно не был избалован вниманием и лаской.

– У, бродяга! – Сашка потрепал его по тощему хребту. – Зря только продукт переводишь.

Обязанность кормить пса безоговорочно взял на себя Сашка. Он клялся, что кормит Мурзая не меньше двух раз в день и что не бывало случая, чтобы он забыл его покормить. Данька стоял у двери и поглядывал в замочную скважину: не заметил ли кто-нибудь, как они скрылись в подвале, где устроено жильё для Мурзая? Тайну его местопребывания приходилось хранить по очень простой причине: мальчики ещё не чувствовали себя законными хозяевами пса. Вот уже три недели Мурзай жил в своей подвальной квартире, но они всё ещё не решались вывести его погулять.

Как же попал он к ребятам? Как-то в воскресенье мать послала Даньку в магазин. Выбив чек и став в очередь, Данька обратил внимание на поджарого, тёмно-золотистой масти пса у прилавка.

Данька подумал, что пёс ждёт хозяина, который стоит в очереди. Но поведение пса было странным. Когда продавщица отпускала покупателя, пёс придвигался навстречу и осторожно приплясывал, стараясь попасться на глаза. Покупатель, однако, не замечал его заискивающих взглядов, шёл себе из магазина или в другие отделы, и пёс деликатно плёлся за ним. Но спустя какое-то время пёс снова вырастал у прилавка, робко и сконфуженно моргая глазами. Тонкое брюхо его подрагивало, глаза стыдливо смотрели на прилавок. Весь он был в непрерывном движении, как бы переливался, чутко отзываясь на любой жест покупателя. Когда покупатель забирал с прилавка продукты, пёс вытягивался и замирал, словно делал стойку перед дичью. Стоило покупателю опустить продукты в сумку, пёс расслаблялся и снова начинал свой мелкий танец надежды. Если покупатель делал резкое движение, пёс деликатно откатывался на приличное расстояние и приближался только тогда, когда тот отходил от прилавка. Некоторые небрежно отпихивали его, и тогда он выбегал из магазина, воспитанно пережидая на улице, пока покупатель уйдёт, и только после этого снова пристраивался на своём посту у прилавка.

Самое удивительное – никто в магазине не замечал душевных страданий пса! Не замечал, как стыдно ему было просить подачек, каких терзаний стоили ему унижения, которым он себя подвергал! И никто его здесь не жалел. Только одна старушка посмотрела на него сочувственно и сказала :

– Давно уж тут пресмыкается, обалдуй.

А дать ничего не дала. И никто не отозвался на её слова, потому что все подсчитывали, сколько и чего купить, и следили за продавщицей, чтобы не обвешивала. Пёс ни для кого не существовал. Существовал он только для Даньки, который один во всём магазине видел и чувствовал его страдания. Он даже не утерпел и выглянул на улицу, не ждёт ли там его хозяин, и очень удивился, заметив, что пёс идёт за ним. Однако за ним ли? Да, за ним, потому что никого, кто был бы похож на собачьего владельца, на улице не оказалось, и тогда он приветливо кивнул псу, и пёс с готовностью подскочил к нему, и Данька окончательно убедился, что пёс был один.