Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа

Со странными, резкими и жалобными звуками аллигатор подпрыгнул, согнулся почти в кольцо, сбив с ног юношу, скользнул, как дротик, к воде и скрылся в ней. Через секунду взволнованная гладь лагуны уже успокоилась, и только медленно тянувшаяся по воде дымная красная струйка показывала, что раненое чудовище лежало в глубине, на дне реки.

Первой опомнилась девушка. Она резко повернулась, одним прыжком оказалась около своей одежды, схватила ее и исчезла в зелёной чаще. Послышался шорох раздвигаемых на берегу веток, легкий топот босых ног — и все смолкло.

Хун-Ахау и Ах-Мис долго стояли неподвижно, глядя то на воду лагуны, то на зеленую стену, за которой скрылась беглянка.

— Эта отвратительная тварь ее очень испугала! — огорченно произнес Ах-Мис.

Хун-Ахау медленно обернулся к нему.

— Прежде всего ее испугал ты, наступив на сухую ветку! С этого все и началось. А потом она приняла нас почему-то за богов…

— Она тебя приняла за бога, — поправил Ах-Мис.

— Не стоит нам стоять здесь — может быть, разозленный аллигатор снова вылезет из воды, — сказал Хун-Ахау. — Уйдем из этого страшного места. Очевидно, здесь поблизости есть селение. Мы уже давно покинули пределы Тикальского царства, и теперь нам больше нечего бояться. Девушка, конечно, убежала домой. Пойдем, разыщем это селение и будем просить разрешения поселиться в нем.

— Пойдем, Хун-Ахау, — согласился верный Ах-Мис.

Юноши стали медленно пробираться по зарослям, стараясь найти след убежавшей. Так, в молчании, они шли около часа, когда вдруг чей-то мужской голос произнес впереди них:

— Стой! Что вы за люди?

Хун-Ахау вытянул руки ладонями вверх, показывая, что в них нет оружия, и сказал, стараясь говорить спокойно:

— Мы мирные странники, идем издалека и не хотим никому ничего плохого! Покажи нам свое лицо!

Из кустарника не спеша выступили старик и два юноши. В руках одного был топор, другой нес на плече грубо сделанное копье. Краем глаза Хун-Ахау увидел, что за ним и Ах-Мисом выросло еще три фигуры. Итак, за ними следили и по всем правилам взяли в клещи. Очевидно, девушка успела поднять тревогу — значит, селение недалеко!

Несколько секунд прошло в молчании; встретившиеся внимательно изучали друг друга. Наконец старик нарушил тишину вопросом:

— Откуда вы идете?

— Мы идем из Тикаля, почтенный старец, — ответил Хун-Ахау. — Но скажи нам твое имя и где мы находимся. Мы давно потеряли дорогу!

На лице старика отразилось недоумение.

— Из Тикаля? — медленно повторил он. — Но Тикаль очень далеко отсюда. Ведь эта река, — он показал на поблескивавшую среди листвы воду, — наша кормилица Мотагуа, и вы находитесь в пределах царства Киригуа*. Да, вы очень далеко зашли от вашего великого города! Ну, что же, пойдемте к батабу нашего селения и там поведаете ему все, что случилось с вами. Маник и Чикчан, идите вперед и показывайте дорогу!

Стоявшие рядом с ним юноши повернулись и молча пошли вперед. Старик шел рядом с Хун-Ахау. Сзади них плелся Ах-Мис, окруженный тремя юношами, с любопытством поглядывавшими на него; однако говорить с чужестранцем без разрешения старика они явно не решались. Зато сам старик неожиданно оказался говорливым.

— Меня зовут На-Цин, — рассказывал он внимательно слушавшему Хун-Ахау, — а это — мои сыновья! — Он махнул рукой сперва вперед, затем назад. — Маник, Чикчан, Ламат, Эсанаб и Чуэн, у меня их пятеро. А вот дочки у меня нет, а мне так хотелось иметь дочку! Счастлив мой сосед Ах-Хоб, видно, Иш-Чебель-Йаш благосклонно относится к нему, раз дала ему такую дочку, как Иш-Кусам…*

На мгновение имя Иш-Чебель-Йаш отдалось в сердце Хун-Ахау глухой болью; залитая лунным светом вершина пирамиды и лицо Эк-Лоль с чуть грустной улыбкой на губах… А внизу ожидающие их Цуль и маленькая Иш-Кук… Как давно это было, и как далек отсюда Тикаль! Забыть! Забыть! Что это говорит идущий рядом с ним старик?

— Ведь она-то и обнаружила вас, — продолжал На-Цин, — когда собирала ягоды в лесу. Вы были около купальни бога грома…

— А что это за купальня? — поинтересовался юноша. — В Тикале я никогда не слышал о таких купальнях.

На-Цин горделиво поднял голову.

— Поистине несправедливость царит в мире! И Тикаль еще называют оком и главой вселенной, а там, оказывается, нет даже купальни для божеств! Вы, тикальцы, очень самоуверенны и считаете себя лучшими людьми мира. А купальни у вас нет! Отсюда и идут ваши несчастья, о юноша, я еще не знаю твоего имени. Нет, око и глава вселенной — это не Тикаль, а, конечно, наш могучий Копан…

— Подожди, почтенный На-Цин! — забыв о вежливости, перебил старика Хун-Ахау. — Почему ты говоришь «Копан»? Ты ведь сказал нам, что мы оказались в царстве Киригуа?

— Да, мы живем около Киригуа, — согласился На-Цин, — я сказал тебе правду. Но разве ты не знаешь, что правитель Киригуа давно заключил дружественный союз и поклялся в верности могучему правителю Копана, великого города, находящегося неподалеку от Киригуа? Вы плохо знаете мир, самоуверенные тикальцы! Может быть, ты вообще ничего не слышал о Копане?

Перед взором Хун-Ахау пронеслось лицо умирающего Укана. Так, Ах-Мис и он волей случая оказались где-то близко от родины их друга. Надо будет отыскать здесь его семью!

— Ты ошибаешься, почтенный На-Цин, — сказал он мягко, — я много слышал о великом Копане, и у меня был даже друг родом из этого города. Не приходилось ли тебе встречать молодого купца по имени Укан? Так звали моего, увы, умершего друга.

На-Цин отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, — Копан очень велик, и знать всех людей в нем невозможно. Кроме того, — прибавил он немного смущенно, — я был в Копане всего три раза за всю мою жизнь. Не так-то часто простой земледелец может бывать там!

— Если мы будем часто ходить в столицу, у нас не останется времени для работы, — неожиданно заговорил старший сын На-Цина. — А Копан с каждым годом требует себе все больше и больше! Тканей и пищи для жрецов и знати, рабочих рук для постройки храмов, для воздвижения стел, на которых каждые двадцать лет записываются важнейшие события, о которых мы сами мало что знаем. Разве что битвы, где нас убивают или мы убиваем других… А сколько наших детей увезли в Копан жрецы, чтобы принести их в жертву богам. И все это должны давать мы — подвластные Копану селения…

— Замолчи! Твои неумные и дерзкие речи к добру не приведут, — заворчал старик, испуганно глядя по сторонам.

— Не бойся, отец, нас никто не слышит, а думают так, как я, многие…

— Замолчи, говорю тебе! Вы, юноши, его не слушайте! И не повторяйте его глупых слов. — Старик побледнел, руки у него дрожали, он снова со страхом огляделся: нет ли кого поблизости.

Слова сына На-Цина как нельзя больше пришлись по душе Хун-Ахау. Но, пожалев старика и решив, что он еще успеет о многом поговорить с его сыновьями, Хун-Ахау постарался переменить тему разговора.