Софья Радзиевская - Тысячелетняя ночь

— Кет, — донеслось оттуда, — похоже, приехал кто-то знатный — сам дядя вышел на крыльцо… О, боже, это он!.. — договорила Мериам упавшим голосом.

— Кто — он? — не поняла ошеломлённая служанка, бросаясь к окну.

Но Мериам взяла её за плечи:

— Не надо, — сказала она. — не смотри, и так тяжело. Это он… дядюшкин любимец, старик граф Гольдернес.

— Госпожа моя, что же теперь делать?

Стиснув руки и крепко сжав губы, Мериам несколько раз прошлась по комнате, затем резко остановилась.

— Кет, — сказала она решительным голосом, — скажи Мартину: сегодня ночью пусть приготовит верёвку — там, около старой груши. Сама скажись больной и ложись спать в комнате матушки Селестины или ещё что-нибудь придумай, чтобы дядя не сорвал на тебе свой гнев.

Кет пристально посмотрела в лицо своей госпожи, удивительно похожее в эту минуту на лицо упрямца дяди. «Нежели решилась?» — говорил её взгляд.

Мериам улыбнулась и кивнула головой:

— Да, — сказала она, — ты поняла. Если он по-прежнему любит — никогда его хлеб не будет для меня слишком чёрствым, а ложе из еловых ветвей будет мягче постылых графских пуховиков. Ну, а если разлюбил… — тут Мериам задумалась так глубоко, что, казалось, забыла о Кет, ловившей каждое её слово. — Если разлюбил… — повторила девушка, — тогда… — она взялась за шёлковый воротник нарядной курточки. — Помоги мне переодеться, Кет, — неожиданно докончила Мериам самым спокойным тоном, — и скорее: дядюшка, верно, сейчас позовёт меня встречать дорогих гостей.

Кет старательно сложила зелёную курточку и короткие панталоны и помогла молодой госпоже облачиться в длинное голубое бархатное платье, вышитое хитрым серебряным узором, затем резным костяным гребнем расчесала её чёрные кудри и поднесла было серебряное полированное зеркало, но Мериам с неожиданной вспыльчивостью оттолкнула её руку.

— Не хочу! — через минуту прибавила она, смущённая собственной резкостью. — Что ты там такое шепчешь?

Кет грустно покачала головой:

— Вспоминаю, что говорят старые люди. — промолвила она. — Когда сталь бьёт о кремень, вылетает искра. Но никогда нельзя знать, в какой пожар она разрастётся.

Странные мысли одолевали в эту ночь благородного барона Кесберта Лонсделла. Не раз, ворочаясь на роскошной постели под парчовым балдахином, приказывал он слуге перекладывать горячие подушки холодной стороной вверх и менять простыни. До сих пор всё в его блестящей жизни складывалось как надо. Последнее препятствие его упрямой воле — строптивая, но любимая племянница Мериам — тоже как будто преодолено: вчера девушка была так мила и покорна, и не попробовала уклониться, когда граф Эдмунд Гольдернес (экая старая развалина), здороваясь, поцеловал её в щёку…

И с ним, дядей, она была ласкова и сама поцеловала его вечером, чего давно уж не делала. Значит, примирилась со своей судьбой, поняла, что противиться бесполезно…

Но всё-таки, всё-таки… подушки были горячи и полотняные простыни не давали прохлады телу, а воспоминания — мира душе. Окончательно прогнал сон страшный удар грома, заставивший, казалось, покачнуться дубовую резную кровать. Откинув одеяло, барон Лонсделл подошёл к окну. Молнии наполнили небо, сад на минуту осветило как днём, вновь грянул гром и старая груша у стены повалилась, разодранная на две части до самого корня.

Потоки дождя с грохотом понеслись по тропинкам, унося сор и затирая следы тех, кто опасался погони.

— Не плачь, Кетлин, — тихо шепнул юношеский голос в нише стены, защищённой от тёплого летнего дождя. — Ведь он, наверное, любит госпожу не меньше, чем я тебя, а женщина должна быть рядом с тем, кто завладел её сердцем.

— То-то и держишь меня так крепко, — сердито перебил его плачущий женский голос. — Верно, думаешь, что тоже завладел моим сердцем, раз я тебе в руки попалась? Пусти, Мартин, подумай, каково ей теперь в лесу одной, бедняжке, и куда она денется в такую темень.

— Зато после такого ливня завтра весь гнев господина не поможет её отыскать. А больше чего ей бояться? Ноги у неё, как у молодой козы, и шпагой владеет прекрасно. Или ей лучше было бы на ложе этого мерзкого старика?

— Избави бог! — испуганно отозвался женский голос.

Моргая ослеплёнными молнией глазами, сэр Кесберт напрасно всматривался в темноту.

— Причудилось, — решил он наконец, возвращаясь к постели. — Не найдётся дурака в такую ночь сидеть верхом на стене замка…

Слуга последний раз перевернул подушку, поправил простыни и со вздохом облегчения вытянулся на коврике около двери. В спальне господина наконец-то наступила тишина…

Буря бушевала всю ночь и весь следующий день и лишь на второе утро яркое солнце просушило и согрело ветви старых шервудских дубов. К этому времени лесная тропинка привела Мериам, одетую в золотисто-зелёную одежду пажа, на освещённую солнцем поляну. Здесь она с удовольствием стянула с головы меховую шапочку, и вьющиеся чёрные волосы рассыпались у неё по плечам.

— Наконец-то просохнут, — весело промолвила она и повернулась было спиной к солнцу, распуская шнуровку покрой суконной куртки, но тут же вздрогнула от неожиданности: под кустом лежал, опираясь на локоть, плечистый парень с каштановыми вьющимися волосами и весело её разглядывал. Длинный лук, колчан, полный стрел, и шпага в кожаных ножнах придавали незнакомцу воинственный вид. Девушка не испугалась, но её смутила его лукавая усмешка.

— Что ты тут делаешь? — сердито спросила она и, отвернувшись, поспешно схватилась за развязанные шнурки.

— То же, что и ты, молодец, — насмешливо откликнулся он, — сохну на солнышке. Его хватит на нас обоих, как ты думаешь? — И весело подмигнул растерявшемуся «пажу».

На минуту в наступившей тишине слышно было только, как весело пробовала голос какая-то птаха, тоже, верно, отогревавшаяся после дождя.

— А где же сушатся твои спутники, птенчик? — снова заговорил незнакомец, ещё уютнее примостившись под кустом. — По задору видно, ты не один — такие, как ты, в одиночку да ещё пешком не ходят.

— Не слишком ли много любопытства для первого встречного? — ядовито отпарировала Мериам. Со шнурками куртки у неё что-то не ладилось и это мешало ей принять подобающую случаю осанку.

— Ну, если ты каждый раз, прежде, чем взяться за шпагу, хватаешься за шнурки одежды, то надо иметь при себе няню, — продолжал поддразнивать тот, не меняя позы и от души забавляясь минутным замешательством пажа.

Но вот уже завязав последний узел, с пылающим от обиды и гнева лицом, Мериам схватилась за шпагу.

— Я научу тебя вежливости! — крикнула она. — Вставай, увалень, или я, клянусь святым Михаилом, проткну тебя!

Всё ещё улыбаясь, незнакомец медленно встал и потянулся.