Софья Радзиевская - Тысячелетняя ночь

С луком в руках тоскливо поглядывал Роберт на разгорячённые лица рыцарей и чувствовал, что все забыли о нём. Мать наблюдала за слугами, подающими кушанья и вино, отец и дядя, сэр Эгберт Локслей, перекрикивая друг друга, спорили, чей сокол лучше. Дед Роберта — старый барон Локслей — мирно похрапывал, привалившись спиной к толстому дубу.

Хорошенькая тропинка в густом орешнике так и манила мальчика. Через минуту с луком в руках он уже прошёл два поворота её, спустился под горку, весело поболтал ногами в прохладном ручье и, освежённый, отправился дальше.

«Найду белку и попаду ей прямо в глаз», — решил он и, продолжая идти, внимательно смотрел по сторонам. Здесь, недалеко от селения, лес был дик и запущен. Пчёлы наполняли дупла столетних лип и дубов душистыми сотами, стада оленей бродили по нему, стаи волков были грозой крестьянских и господских коров, свиней и овец.

С луком в руках Роберт чувствовал себя в безопасности и шёл, прислушиваясь — не раздастся ли где крик пушистого зверька. «Чок, чок», — услышал он наконец. Весёлая рыженькая белка спустилась очень низко и, сидя на дубовом суку, усердно разглядывала что-то в траве. Не спуская с неё глаз, мальчик натянул лук и начал подкрадываться к дубу.

«В глаз! — прошептал он. — В самый глаз!» — «Чок, чок», — повторила белка и так низко нагнулась, присматриваясь, что Роберт невольно тоже опустил глаза на траву, ища — чем это она так заинтересовалась? Пушистый рыжевато-бурый комочек выглянул из травы, переваливаясь, подошёл к дереву и, встав на задние лапки, передними опёрся на него, подняв любопытную мордочку: что это, мол, там такое верещит?

Роберт застыл с луком в руках: медвежонок! У дедушки Локслея есть медведь на цепи, но большой и злой, к нему нельзя подходить. А с этим можно играть… И мальчик как зачарованный подкрадывался всё ближе и ближе…

«Чок», — повторила белка и вдруг молнией кинулась вверх по стволу, а позади Роберта что-то странно запыхтело. Не выпуская из рук лука, он обернулся. Перед ним стояла громадная медведица и, склонив голову на бок, рассматривала его довольно спокойно. Мальчик вздрогнул и попятился к дереву с медвежонком. Тут маленькие глаза медведицы загорелись: враг угрожал её детёнышу. Встав на задние лапы, с глухим рычанием она двинулась вперёд.

— В глаз! — машинально повторил мальчик, плохо сознавая, что делает. — В самый глаз! — И, прицелившись, спустил стрелу.

От рёва, которым медведица ответила на выстрел, Роберту показалось, что он совсем оглох. Отбросив лук, он повернулся и кинулся по тропинке в лес. Он сбежал с холма и поднялся на следующий, когда услышал за собой тяжёлый топот и дикое озлобленное рычание. Роберт был храбрый мальчик, но это было больше; чем он мог вынести. С криком он кинулся бежать ещё быстрее, но рёв и топот слышались всё ближе… Конечно, медведица могла нагнать его в несколько прыжков, но попавшая в глаз и глубоко засевшая в нём маленькая стрела причиняла такую боль, что зверь, прерывая погоню, то и дело садился и с рёвом пытался вытащить её. Однако силы мальчика падали, в глазах темнело, он уже несколько раз опасно споткнулся на бегу. В очередной раз, подсечённый попавшимся под ноги толстым ореховым корнем, он полетел на землю и, ударившись, потерял сознание.

Очнулся Роберт от сильной боли в ноге, которую кто-то держал. Рванулся, застонал и, окончательно придя в себя, открыл глаза. Он лежал на берегу небольшого ручья, на охапке мягкой травы. Одна нога его была обвязана свежими листьями и тонкими полосками гибкой коры. Роберт не мог ею пошевелить, так сильно она болела. Около него на коленях стоял молодой мужчина в странной самодельной одежде из оленьей шкуры. Он осторожно заканчивал перевязку больной ноги. Роберт приподнялся, осмотрелся и сильно вздрогнул: медведица лежала шагах в десяти, вытянув вперёд страшные лапы, как будто ещё и после смерти ловила его. В левом боку её торчала длинная охотничья стрела с оперённым концом.

— Не встанет, не бойся, — усмехнулся незнакомец и похлопал Роберта по плечу. — Я тут стоял, как раз и лук был у меня в руках. Ты упал, а она на тебя навалилась… Глаз ей кто-то ещё стрелой проткнул — как пьяная бежала…

— Это я стрелой, — сказал Роберт и вдруг, охватив руками его шею, залился отчаянными слезами. Тот не утешал мальчика, только ещё раз грубовато-ласково похлопал по спине.

Между тем на зелёной лужайке поднялось смятение: госпожа Элеонора, бледная, как её белое платье, стояла под дубом, где сын её набрёл на медведя, прижимая руку к груди, и растерянно смотрела, как муж рассылает во все стороны на поиски новых и новых слуг. Старый барон Локслей, проснувшись от шума, не сразу понял, в чём дело, но вслушался и махнул рукой:

— Глупости, — сказал он решительно. — В нём кровь Фицусов и Локслеев, мальчик везде сумеет выпутаться из беды. Бросьте вы эту бабью суматоху и ты, дочка, успокойся. — Но тревожный взгляд его противоречил весёлому тону и, отойдя подальше от дочери, он потянул зятя за рукав. — Посылай больше людей, Уильям, — сказал тихо. — И скорее! Мальчику не годится бродить одному в здешних лесах. Говорят… — Он вдруг замолчал, точно подавился, устремив растерянный взгляд на заросли орешника. Из-за кустов выступил высокий человек в рубашке из оленьей шкуры. На руках его, крепко охватив его шею, лежал Роберт в разорванном красном наряде. Одна нога его была обёрнута листьями и аккуратно обвязана мягкими полосками древесной коры.

— Роберт! — вскричала госпожа Элеонора. В одно мгновение она оказалась около мальчика и схватила его на руки, покрывая поцелуями. Затем подняла глаза, и они наполнились изумлением. — Гуг, — тихо сказала она, — ты жив, Гуг, и ты спас моего сына!

Упав на колени, Гуг поднёс к губам край её платья:

— Я счастлив, хотя и не знал, что это твой сын.

— Схватить негодяя! — раздался за спиной Элеоноры пронзительный голос. — В петлю его! Тут же! На месте!

В страшном волнении Элеонора обернулась, прижимая к себе сына. За ней стоял её брат, молодой барон Локслей. Он слегка покачивался после весёлого завтрака и размахивал для равновесия длинной ореховой веткой.

— Живо! — крикнул он, подойдя ближе. — Это беглый раб. Слышите вы, негодяи!

— Нет! — Элеонора с мальчиком на руках бросилась между слугами и Гугом. — Отец, скажи же, что нельзя его трогать!

Старый Локслей покачал головой:

— Беглый раб — всегда беглый раб, — сказал он. — А если он спас Роберту жизнь — это ему зачтётся. Схватить его!

Но за спиной Элеоноры уже никого не было. Слуги кинулись по тропинке и через некоторое время вернулись назад, запыхавшиеся и растерянные.

— Ему помогает сам чёрт, господин, — сконфуженно говорили они. — Ты ведь помнишь, что и раньше никто не мог сравниться с ним в беге.