Андрей Шманкевич - Вовка - зелёная фуражка

Вовке не надо было объяснять, что за поленницей стояла конюшня. Сколько раз в день солдаты выводили из широких дверей приземистого сарая лошадей разной масти. То чистили их, то водили к озеру на водопой, к широкой проруби, а то запрягали в брички и куда-то уезжали. Сено для лошадей хранилось на чердаке конюшни, его сбрасывали на землю через чердачное окно.

Рядом с конюшней, тоже под навесом, стояли брички, плуги и бороны, а ещё красный пожарный насос на колёсах. По словам отца, надо четырём человекам взяться за ручки этого насоса, чтобы получился такой напор, что можно струёй из брандспойта сбить человека с ног.

— Вот когда-нибудь будем проводить пожарное ученье, и сам увидишь, как он действует, — сказал отец.

— А его на лошадях возят? — спросил Вовка.

— Можно и на лошадях, а можно и на руках перекатить куда надо…

Ещё лёжа с градусником, Вовка договорился с отцом, что тот разрешит ему покататься на лошадях. Жалко только, что Вовка не договорился точно — на подводе можно будет покататься или верхом? На подводе тоже было интересно, но проехаться верхом, да так, чтобы эта лупоглазая Светка видела, вот это было бы да!

А может, она уже каталась сама верхом? Нет, не могло этого быть. Не катаются девчонки на лошадях. Боятся… Хотя Светка такая девчонка, что может всем мальчишкам назло взобраться на лошадь.

Вот была бы сейчас Светка рядом, так, наверно, сказала бы, что это за избушка в самом углу двора. Сколько раз смотрел на неё Вовка из окна своей комнаты, но так и не понял, для чего она поставлена! А спросить у отца всё забывал…

Самой интересной постройкой на заставе Вовка считал вольеру для служебных собак. Она не целиком была видна из окна, а только угол загородки из проволочной сетки и две конуры в глубине этой ограды.

Может быть, в одном из собачьих домиков жил знаменитый Хмурый! Лежит себе и ждёт, когда Вовка придёт с ним знакомиться.

От вольеры иногда доносилось глухое ворчание, иногда лай, а чаще нетерпеливое повизгивание. Видел Вовка, как солдаты выводили из вольеры своих собак на длинных сворках. Вовка каждый раз думал, что это выводят Хмурого.

Слева от крыльца, ближе к воротам заставы, стоял гриб-навес. Под ним всегда расхаживал часовой с автоматом на груди.

«А я бы что, не смог ходить с автоматом? — думал Вовка. — Ещё как смог бы! Тут и мочь нечего — ходи да ходи… Светка сунулась бы к грибу, а я ей: «Стой! Руки вверх! Кто идёт?» А она бы: «Да это я, Светка! Не узнал разве? Можно, я автоматом поиграю?» А я бы ей: «Отскочь! Это тебе не игрушка!»

Между озером и казармой Вовка приметил спортивную площадку. Всё как в Армавире, во дворе Колиной школы: и турник, и кольца, и шест, и канат для лазанья, и кожаный конь на четырёх деревянных ногах, и толстое бревно на подставках, по которому можно бегать…

Сейчас площадка пограничников пустовала.

С трёх сторон двор заставы окружён забором. Такого забора Вовка никогда не видел. Он построен из брёвен, поставленных стоймя одно возле другого. Папа, ещё когда Вовка болел, сказал, что такой забор называется частоколом. Через такой забор не то что зверь, но и человек не перелезет.

— И белые медведи не перелезут? — спросил Вовка.

— Что, что? Белые? Белые медведи у нас не водятся. Бурые есть…

— А где же они водятся? — не отставал Вовка. — Ведь на Севере они водятся… Мне ещё Сенька-тюбетейка говорил…

— На Севере-то на Севере. Только подальше. Не на земле, а в океане, на льду… Это ты что-то перепутал…

Вовке обидно стало: значит, не придётся ему повстречаться с белым медведем. Хоть и страшновато это было бы, но зато как интересно!

— А какие они, эти… бурые? — недовольно спросил он.

— Вот так и подавай тебе — то белого, то бурого! Поправишься, заходи в красный уголок, там у нас топтыгин живёт!

Ну и напугался же Вовка, когда впервые попал в казарму: стоит топтыгин на задних лапах с оскаленной пастью. Вовка за отцовскую руку ухватился.

Но мишка оказался не мишкой, а просто чучелом, подарком дедушки Матвея. Вовка запросто подходил потом к этому топтыгину и даже за лапу здоровался.

…С четвёртой, западной, стороны никакого забора не было, там было озеро. За озером опять дремучей стеной стоял лес. И хотя озеро было ещё сковано льдом, лес был по-летнему зелёный.

Вовка уже целых шесть зим перезимовал, но такого не видел, чтобы деревья круглый год стояли зелёные. Ведь в Армавире не росли сосны и ели, даже в Третьей роще росли белые акации да лапчатые клёны. Летом они шуршали зелёными листьями, а акации, когда цвели, были белыми от цветов, но приходила осень, и листья начинали желтеть, жухнуть и осыпаться.

Правда, ёлку Вовка видел каждый год, но видел не в лесу или на улице, а в праздничном зале, обвешанную разноцветными лампочками, игрушками и разукрашенную блестящей мишурой и канителью.

Не думал Вовка, что ёлки могут расти вот так просто в лесу, хотя и пел вместе с другими «В лесу родилась ёлочка».

Маленькая, меньше Вовки, ёлочка росла у самого крыльца. Вовке захотелось потрогать её. Он спустился со ступенек и протянул ёлочке руку — давай познакомимся! Но тут же отдёрнул руку — ёлочка оказалась сердитой, будто крапивой обожгла ему пальцы своими иголками.

— Ты чего колешься? — обиделся Вовка.

И тут же услышал за спиной смешок.

Конечно же, это была Светка! Откуда она только взялась?

— Что, получил? — сказала она. — Не ломай ветки… Мы нарочно ёлки посадили, чтобы красиво было.

Вовка даже покраснел от обиды. Разве Светка не видела, что он только потрогать хотел!.. Аж зло его разобрало.

— Ёлка у нашего крыльца, а не у вашего… Значит, наша, а не ваша! Что захочу, то с ней и сделаю…

— Смотрите, начальник выискался! Что захочет, то и сделает! Приехал на готовенькое… А мы эти ёлочки в лесу выкапывали, сажали их осенью… А он: что захочу, то и сделаю… Видали мы таких храбрых!

— Ты лучше отскочь! А то я как возьму да как загну тебе салазки…

— Ух, напугал! Боюсь я твоих салазок… И чего ты, не понимаю, колючки свои выставляешь, как ёлка! Смешно даже…

Вдруг Светка схватила Вовку за рукав:

— Завтра просить меня будешь водиться, да только я тогда ещё подумаю!

— Не дождёшься! — выкрикнул Вовка. — Мы с девчонками не водимся!

У Вовки снова чуть было не сорвалось с языка:

«Отскочь!» — но сам удивился: не хотел он ссориться со Светкой. И дружить ему здесь, кроме как с этой девчонкой, не с кем, да и просто тянуло его к Светке. Тянуло — и всё!

«Ну и что же, что она девчонка? Она что, виновата, что ли, что девчонкой выродилась? Да она и не похожа на девчонку настоящую. Что она — хныкал ка? Нет, не хныкалка… Когда на подводе ехали, не поморщилась даже, а когда на лошади ехали, в корзинках…»

Дальше вспоминать Вовке неприятно было, особенно, как Светка поймала его за штаны… Потом эти уколы. Зачем она только пришла тогда и увидала его чуть не голого?