Иван Евлогиев - Сокровище магов

Недалеко отсюда в сосновом лесу стоял приземи­стый лесной домик агупта Балцака, в который профес­сор Иванов любил заходить, днём и ночью. Балцака все здесь знали под одним именем — Одноглазый.

Агупты — египетские рабы, переселённые в болгар­ские земли во времена римского владычества. Ими пользовались для работы в подземных рудниках, а так­же как опытными кузнецами и слесарями.

Балцак сохранил своё наследственное родовое ре­месло. Только вместо того, чтобы выковывать шлемы и мечи, он довольствовался изготовлением подков для мулов, и того, что он зарабатывал, хватало ему и его животным.

О нём местное население рассказывало легенды. Для окрестных жителей Балцак был чем-то вроде кол­дуна. У него был ручной волк и к нему в хижину часто приходили спать медведи, а медведицы приводили к нему во двор медвежат поиграть.

Одноглазый Балцак знал тайны многих целебных трав, успешно лечил самые страшные раны и умел го­ворить так, что птицы ему отвечали, а волк выходил к нему из своей норы.

Профессор познакомился с этим агуптом в первые же дни после своего приезда. Второй раз он встретил его случайно и сблизился с ним на почве общего инте­реса к растениям. Агупт увлёкся исследованиями есте­ственника и стал ему помогать.

Они должны были встретиться в девять часов ве­чера на берегу протекающего здесь небольшого, но бурного прозрачного потока, пересекавшего своими из­вилинами самую живописную часть леса и носившего поэтическое название «Серебряный ручей». Хотя усло­вленный час встречи давно миновал, профессор напра­вился в определённое место, уверенный, что Одноглазый его дожидается.

Профессор не ошибся в своем предположении. Бал­цак его ждал. Верный своему обещанию, он появился, будто вырос из-под земли, как только профессор про­свистел условленный сигнал. Ростом он был двух метров, а в плечах — больше метра ширины. Он старался говорить тихо, но его голос гудел, словно из бочки.

— Наша гостья придёт, Балцак? — были первые слова профессора Иванова. Он старался рассеяться, про­гнать из головы мучительные мысли.

— Её жизнь проста, товарищ профессор, — ответил агупт, — и, чтобы сделать жизнь веселей, она придёт. Выкупается в реке. У неё нет других развлечений. Мы, лесные жители, все такие.

Одноглазый агупт Балцак не отделял себя от лес­ных зверей. Более того, для него люди, жившие в горах, и звери в лесу имели одинаковую судьбу, жили одина­ковой жизнью. Когда кто-нибудь убивал дичь, он го­ворил:

«Зачем ты её убил, братец? Почему ты не убил свою сестру в хижине, а её? Она ведь нежнее, безо­биднее твоей сестры, ничем тебя не обидела».

— А если медведь почует нас, он на нас напа­дёт? — спросил профессор Иванов.

Одноглазый набил трубку табаком, но не зажёг её. Повертел её в руках и, почему-то тяжело вздохнув, ответил очень тихим голосом:

— Животное, товарищ, никогда не нападает на че­ловека, кроме тех случаев, когда оно хищное и притом очень, очень голодное, так что от голода не знает, что делает. Для животных нет зверя страшнее человека, товарищ. А этот медведь очень добрый и кроткий. Я знал его мать.

Одноглазый снова вздохнул и посмотрел на небо. Луна разливала мягкий свет. Притихший лес, уснувшие деревья, тишина, эта чудная, необыкновенная лесная тишина в такие тихие вечера разнеживала душу, на­страивала её на мечтательный лад, увлекала в воспо­минания.

Сидя на стволе дерева, опершись на пастуший по­сох, одноглазый агупт выглядел каким-то лесным вели­каном, словно хозяином леса. Фигура его была крупна и узловата, как стволы окружающих деревьев.

— Его мать была редким животным, — продолжал он. — Стой, когда это было? Чабаны сказывали мне, будто видели в лесу белого оленя. Белого, как снег, с серебряными рогами. Захотелось мне его увидать, стал я искать его повсюду, днём и ночью. И вот, встретил.

— Правда, белого и с серебряными рогами? — шёпотом спросил профессор.

— И белого, и с серебряными рогами, товарищ. Дело было так. Привлек меня рёв оленей в лесу. Была пора их брачного периода. Нашёл я их. Вдруг и увидал. Он стоял в кругу, состоящему из самок, и самцы ходи­ли вокруг и ревели. Потом столпились самцы вместе, стали бороться, играть, силой меряться. А он стоит среди самок, окружённый ими, красавец, ах, какой красавец, товарищ, и смотрит свысока, через самок, на своих соперников!

— Пленник женщин, значит! — засмеялся профес­сор.

— Не дай тебе бог, товарищ, попасть в такое по­ложение, но дело так и было, пленник. Ан другое выш­ло. Вожак стада, крупный сильный олень, был что-то сердит на белого. Не знаю, может, стадо уже не хотело иметь его вожаком, может, выбрало уже в вожаки бе­лого, не знаю, словом. Старый олень сердился, ревел, хотел прорваться через обруч, чтобы добраться до бе­лого с серебряными рогами. Самки его не пропускали, самцы ревели, а старый отбегал в сторону, всё более раздражаясь. Наконец, он вдруг разогнался и невидан­ным прыжком оказался среди самок, рядом с белым. Начался бой. Самки разбежались, а остальные самцы прижали со всех сторон старого оленя, да начали его бодать отовсюду, так что он, в конце концов, свалился, поджав ноги.

Белый олень пошёл к лесу, самки за ним, а за сам­ками пошли самцы. Никто из них не оглянулся на быв­шего вожака. Он перед ними провинился и был нака­зан. Стадо покинуло его и пошло за своим любимцем.

Старый, сильный когда-то вожак остался лежать на лужайке. Тогда она и вышла, и я познакомился с ней, со старой медведицей, матерью того медведя, которого мы поджидаем. Она вышла из лесу. Любопытная, как я, она наблюдала за тем, что делается в оленьей семье. Подошла к старому оленю. Он поднял голову, стал при­нюхиваться, она дружелюбно хлопнула его лапой и села возле него, а он уронил голову на землю. Если бы вы только могли его видеть! Понял я, что она его утешить хочет, и так мне радостно стало, что полюбил я её тут же. Понял я, товарищ, что у неё душа есть, доброе сердце. И не обманулся. Так и вышло. Потом я ещё луч­ше это узнал, когда мы с ней приятелями стали.

— Почему ты не закуриваешь трубку? — спросил профессор, протягивая ему зажигалку. — Закурим!

— Боже упаси! — остановил его Одноглазый. По­том добавил тихо, с доброй улыбкой. — Я так, руки девать некуда, вот я к трубке-то и привык… всё её в руке держу. А закуривать не след: медведь тотчас по­чует дым и не покажется. У него такой нюх, что…

— Ладно, ладно! — согласился профессор. — Зна­чит, старая медведица была, говоришь, умной и с доб­рой душой?

— Ну да, такой она была.

Одноглазый приподнялся с места, прислушался. Иванов тоже. Профессор ничего не услышал и с удивле­нием следил за старым обитателем лесов.

— Пробирается через папоротник. Я знаю. При­дёт, — прошептал он.