Анна Кальма - Вернейские грачи

И вдруг золотым, зеленым, синим брызнул свет, хлынул в глаза, и вся долина заиграла, заискрилась, задвигалась перед волшебно прозревшими людьми. Каждый звук теперь стал отчетливым, точно камешек в прозрачном ручье.

Но, едва прозрев, едва оглядевшись, люди увидели то, что было скрыто туманом: на шоссе, у самого въезда в долину, стояло несколько джипов с полицейскими и две легковые машины полицейского начальства.

— Эге, вот и коровы прибыли! — закричал мальчишеский голос, беспечный и дерзкий. — Только их и не хватало! Значит, теперь все в сборе!

— Небось порцию слезоточивых привезли? — подхватил второй. — Вон, вон сколько салатных корзинок!

Защелкали дверцы, и полицейские тяжело спрыгнули на асфальт. Начальство, выйдя из машин и поглядывая в сторону долины, о чем-то совещалось. На крыльях автомобилей подрагивали длинные антенны, точно усики насекомых, которые осторожно принюхивались к чему-то. Полицейские рассыпались и поодиночке незаметно начали продвигаться к машинам и к скалам в глубине долины. Люди, насупившись, разглядывали их, и под сотнями этих настороженных и неприязненных глаз полицейские чувствовали себя беспокойно и неловко.

Солнце осветило живой многолюдный пестрый лагерь, раскинувшийся привольно и широко. С первого взгляда никто не смог бы определить, что здесь такое: привал переселенцев, горный поселок геологов или золотоискателей или, быть может, просто ярмарка, где торговцы еще не успели разложить, раскинуть свои товары. Праздничны, искристы были краски: свежо желтело дерево скамеек и щитов, легкая голубизна и прозрачность реяла в самом воздухе; кумачовые плакаты, и лозунги, и трехцветные флаги, свисающие с острых ребер скал, еще прибавляли свой горячий, радостный тон к великолепию этого утра.

Но стоило вчитаться в слова плакатов и лозунгов, требовательные, гневные, говорящие о нужде народа, о воле народа, о возмущении народа, стоило вглядеться попристальней в лица тех, кто был уже здесь, или тех, кто только еще приходил в Турью долину, как всякому становилось ясно: не на веселый летний пикник собирались сюда люди. Суровость лежала на лицах. Даже дети не затевали шумных игр, будто понимая настроение взрослых. Кругом все точно насупилось, все шло вразрез и с бьющей в глаза радугой красок и с расцветающим все пышнее лазурным днем.

Все больше и больше появлялось машин, мотоциклов, экипажей. Они уже не умещались на отведенной для них площадке и, как большие, неуклюжие животные, тыкались в разные стороны, ища себе удобного пристанища. Гудели сигналы. Машины выстраивались теперь уже по краям шоссе или съезжали по долине вниз и занимали новые площадки. К счастью, в Турьей долине хватало места для всех.

Приехало два автобуса из Сонора: один привез студентов, другой — преподавателей университета. С гор спустилась делегация пастухов: все с темными, точно дублеными, лицами, с длинными резными посохами, в толстых мохнатых плащах и куртках, какие носили, наверное, еще библейские пастухи. Пришла целая группа плетельщиц стульев, они несли с собой плакат: «Жатва и сенокос нуждаются в мире больше, чем в солнце».

На мотоциклах приехали инвалиды войны. Некоторые с трудом выбирались из своих колясок, им помогали жены и дети. Особенно один, высокий, совсем седой, в черных очках, загораживающих глаза, с пустым правым рукавом, засунутым в карман старой военной куртки, останавливал на себе внимание. Он приехал, видимо, издалека, очень устал. Лицо его было иссиня-бледно, лоб в мелких белых шрамах. За рулем его мотоцикла сидела молодая женщина. Она помогла ему выбраться из коляски и осторожно повела к скамейкам, что-то оживленно объясняя ему по дороге. Он слушал, чуть наклонив к ней голову, и в его черных очках отражалось солнце.

Осунувшаяся за ночь, бледная Франсуаза привела целую колонну женщин из Заречья. «Мы не отдадим войне наших детей!», «Долой тех, кто хочет войны!» — было написано на их плакатах. Рядом, ухватясь за юбки матерей, шагали дети. Среди них была и знакомая нам девочка в линялом ситцевом платье. Лицо у нее было гордое и очень взрослое: маленькая женщина, уже узнавшая, почем фунт лиха.

Дети с любопытством озирались по сторонам. Особенный интерес вызывали в них грачи. За Витамин тотчас же увязался целый хвост маленьких почитателей и зевак.

Каждая машина, каждый человек, направляющиеся в Турью долину, проходили сквозь строй полицейских глаз. Номера машин тотчас же попадали в блокноты полиции. Незаметно, но неуклонно цепь полицейских подвигалась по долине к тому месту, где высилась скала, как бы самой природой приспособленная, чтобы служить трибуной.

Солнце, горы, запах травы, необычный «зал» собрания — все это подымало дух людей, бодрило их, подзадоривало. Полицейских встречали огнем насмешек, ядовитых замечаний.

— Пришли поучиться уму-разуму? Что ж, послушайте умных людей, это вам полезно.

— А все-таки хоть и откормленные эти флики, кузнец Бюк троих таких свободно сшибет…

— Смотри-ка, смотри, вон тот целый арсенал на себе прет! Эй, любезный, оставил бы дома свою пушку, а то как бы не надорвался!

Полицейские делали то свирепые, то равнодушные лица, но пот их так и прошибал.

Конечно, скамеек бригады Ксавье хватило только для какой-нибудь сотни людей. Остальные расселись прямо на траве. Скоро вся долина двигалась и колыхалась, как огромная пестрая клумба. Над клумбой подымался колеблющийся то громче, то слабее гул говора.

Еще с вечера молодой Венсан с заводскими ребятами привез передатчик, и вместе с Корасоном они смонтировали всю радиопроводку. Там и сям на деревьях и скалах были укреплены рупоры громкоговорителей, а на скале-трибуне, где был приготовлен «стол президиума», поблескивал на солнце микрофон.

Рано утром разнесся слух: будут передавать подробности ареста Дюртэна и других и сообщение следствия. И теперь люди нетерпеливо ждали первых утренних известий по радио.

Но вот в хрустально-прозрачном воздухе точно рожок пастуха запел: это были позывные.

— Слушайте! Слушайте! — понеслось по долине.

Игривой песенкой о девушке, которая потеряла новую туфельку, начинался день. Дети с увлечением подхватили было припев, но взрослые досадливо их остановили:

— Тс… Замолчите!

— Что распелись? До того ли!

А радио заливалось, захлебывалось. «Женитьба представителя французских деловых кругов Марселя Эдмон-Нуар на мисс Дэзи Доранд, дочери американского миллиардера. Подвенечный туалет невесты стоил пятьдесят тысяч долларов». «Постоянная законодательница мод, жена известного финансиста госпожа Жозеф Водри вводит в моду нынешним летом крохотные шапочки из парчи или жемчуга, которые будут прикрывать только самую верхушку дамской прически».