Святослав Сахарнов - Много разных кораблей

Алюминиевый лист — вместо картона — принёс из машины капитан.

На меня навьючили акваланг, и я полез в воду.

Пять метров глубины.

Светло, как в студии!

Отчаянно пузыря и болтая ногами, я стал устраиваться. Положил лист, краски. Сидеть на дне оказалось страшно трудно. Я всё время всплывал и переворачивался вверх ногами.

Тогда я стал плавать вокруг листа. Подплыву, сделаю мазок — и поплыл дальше. Мазок за мазком.

И картина начала получаться.

Я писал подводный лес — бурые разлапистые водоросли и лиловую даль, чёрные камни и кроваво-красных рыбок-собачек.

Очень хорошо!

Но тут появились зрители.

Стайка чёрных монашек-ласточек остановилась около меня. Подплыл круглый, как блюдце, с чёрной отметиной на хвосте карась-ласкирь. Он уставился плоскими глазами на картину и начал задумчиво жевать губами.

Подошли серебристые кефальки. Самая храбрая из них подплыла к листу и клюнула его. Её примеру последовали подруги.

Я не сразу понял, в чём дело. Рыбы выскакивали одна за другой вперёд и — тюк! — ударялись губами о картину.

И вдруг я увидел: они едят краски! Замечательные краски, приготовленные на чистом растительном масле.

— Кыш! Кыш!

Я замахал руками и тотчас же очутился метрах в десяти от картины.

Разбойницы-рыбы почувствовали свободу. Они дружно бросились вперёд… и, когда я вернулся, на алюминиевом листе лишь кое-где пестрели остатки краски…

Я дёрнул за верёвку: «Тащите наверх!»

Картины не существовало.

Мы работали в Голубой бухте уже неделю. Нам надоели консервы и чёрствый хлеб.

— Сегодня я приготовлю вам плов из ракушек! — сказал капитан.

ПЛОВ — ЭТО ХОРОШО!

По этому поводу Марлен объявил выходных полдня.

Капитан оживился. В его глазах зажглись огоньки.

Плов — это рис, масло, ракушки.

Рис и масло были в шкафу.

Ракушки — на морском дне.

— Надрать мидий! — распорядился Марлен.

Бросили жребий.

Лезть в воду досталось Диме и мне.

Мы не заставили себя ждать.

Вот и дно. В некоторых местах ракушки ковром покрывают камни. Но отрывать их ужасно трудно. Висишь вниз головой, отколупываешь по одной, ломаешь об них ногти.

Мы надрали целое ведро ракушек.

Мы сломали семь ногтей и порезали четыре ладони.

Мы устали.

Только надежда на вкусный обед поддерживала нас.

УХ, КАК БУДЕТ ВКУСНО!

На шхуне капитан варил рис.

В кухню не допускался никто. Масло летело в кастрюлю ложками.

Когда рис был готов, мы уже истекли слюной.

Но капитан не спешил.

Он ножом извлёк каждого моллюска из раковины и обжарил его на сковородке.

Запахло водорослями.

Мы насторожились.

Жаренные на чистом сливочном масле мидии были брошены в кастрюлю и перемешаны с рисом.

Каждому навалили по тарелке плова.

Мы набросились на него, как голодные волки.

Каждый сунул в рот по полной ложке и…

Я первым понял: ЭТО ЧТО-ТО НЕ ТО!

Но первым положил ложку Дима: ему надо посмотреть, как уложены акваланги.

Он ушёл.

Вторым сбежал Марлен: ему нужно было подтянуть якорную цепь.

Кая взглянула на меня большими испуганными глазами. Можно, она сходит за солью?..

Соль стояла на столе.

Мы с Веней стеснялись. Нам ужас как не хотелось обидеть капитана.

Может быть, придёт моторист? Он опять чинит мотор…

Я жевал холодного моллюска полчаса.

Из тарелки пахло йодом и сырой капустой.

Я не мог спокойно смотреть на кастрюлю. Мне казалось, что моллюски в кастрюле

Наконец сбежали и мы.

На палубе нас встретили хохотом.

Марлен заглянул через люк в каюту. Капитан доедал третью тарелку.

Моторист так и не пришёл.

Чем дольше мы работали в бухте, тем веселее становился Веня.

Каждый комок слизи, отцеженный из ведра, приближал его к победе. Новый вид рачка мог быть открыт с минуты на минуту.

Его микроскоп горел на солнце, как золотое оружие героя.

Картины писать мне было уже нечем. Кисти съели тараканы…

Мне тоже захотелось славы учёного.

Выждав момент, когда Веня спустился в каюту, я набрал ведро воды и добыл из него немного слизи.

Острым кухонным ножом я соскоблил слизь с марли на тарелку, комочек слизи размазал по стеклу.

Вот стекло под микроскопом. На светлом поле копошились прозрачные многорукие твари.

— Что это?!

Мои глаза полезли на лоб.

Прямо посередине светлого поля судорожно двигался по стеклу пятиногий рачок.

— Ого!

Я поперхнулся от радости.

А вон ещё… ещё… Шестиногие, четырёхногие, семиногие рачки так и кишели под микроскопом. Один из них был даже одноногий.

КАКОЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ!

— А, и ты смотришь? — Веня стоял рядом и сочувственно моргал близорукими глазами. — Есть что-нибудь?

— Кое-что есть…

Я небрежно уступил ему место у микроскопа.

ВОТ СЕЙЧАС ОН АХНЕТ!

— Господи! — Из Вениной груди вырвался стон. — Что ты сделал? Ты их всех разрезал! Разве можно скоблить их острым ножом?

Я сделал вид, что очень интересуюсь облаками.

Облака медленно плыли над морем.

Два облака плыли отдельно.

Одно было похоже на одноногую лошадь. Второе — на трёхгорбого верблюда.

Я сплюнул и полез в каюту.

Как-то мы с капитаном чистили якорь-цепь.

— Вы правда много плавали? — спросил я его.

— Много, — ответил он.

— Вам, поди, это всё надоело?

Капитан промолчал.

Мы сидели на носу. Рядом с нами Веня опускал за борт термометры.

Говорят, у капитана на берегу дом, сад с вишнями.

Зачем ему торчать с нами в этой бухте?..

Кая сегодня наступила на тюбики и выдавила всю синюю краску.

За то, что меня взяли в экспедицию, я решил отплатить добром.

На шхуне водились тараканы.

Тараканы были рыжие и усатые, как собаки.

Им ничего не стоило прокусить насквозь ботинок.

Их не брало никакое море. Говорят, на железных кораблях не живут ни собаки, ни кошки. Тараканы же чувствуют себя как дома.