Самуил Миримский - Озорники

Но тихая, ликующая уверенность, что этот взрыв не затронет мирно спящих детей, давала смелость для последнего шага. Тогда же Мук решился и на другую акцию — инъекцию собственных личностей в юных цирвальцев.

Это была заурядная операция облучения, которая не требовала прямых контактов — два или три энергопучка, направленных в верхние шаровидные образования цирвальцев, равные примерно двум или трем подзатыльникам, могут вызвать легкое сотрясение, совершенно безопасное для здоровья.

Перестав существовать в своих собственных системах, Мук и Лаюма своими геноэлементами войдут в измененный состав личности цирвальцев. Добрые подзатыльники, таким образом, принесут самый благотворный результат. Как ни парадоксально, такие средства воздействия на личность были уже известны во времена домостроя. Поистине новое — это хорошо забытое старое!

Итак — последний обмен информацией.

Последнее излияние чувств.

Последние взаимные благодарности за счастье хотя и не вечного, но довольно-таки редкого по своему благополучию союза любви.

— Лаюма, приготовься!

— Любимый, я готова, я жду!

Луч направлен. Информация на орбитальную станцию собрана в эвако-узел для передачи. Осталось довести автомат до нулевой отметки, за которой последует взрыв. А между тем поток струй не прекращался. Вспыхивали молнии. Громыхал гром. Дальние горизонты дымились от испарений. Жизнь шла своим чередом — вечным, неистребимым, бессмертным водоворотом. Стрелка дрожала, снижаясь к своей смертельной отметке. Ярко и устрашающе прекрасно проносились буйные картины Цирваля. Жизнь чужая вот-вот ворвется и рассеется в клиаргах чудовищным разрядом. Все ниже и ниже опускается стрелка…

И возникают какие-то последние апокалипсические видения. Сияя и переливаясь сиреневыми огнями, летит табун гривастых животных с тихим и заливистым ржанием. Они несутся мимо, словно энергетический вихрь, оставляя за собой длинные, легкие и прозрачные тени. Навстречу далекой звездочкой мерцает орбитальная станция. Тонким зуммером гудит музыка потревоженных сфер. Это звучит время, это гудит пространство, ожившее в звуке. Это летит ракета навстречу угасающей Клиасте как благовестник возрождения..

После сильного ночного ливня в пещере было сыро и мрачно. Сквозь туман пробивалось теплое дыхание солнца. Из пещеры видна была яркая голубизна неба. Мимо скал плыли волокнистые клочья облаков. Внизу грозно гудела река, разбухшая после ночной грозы.

Занималось утро, полное следов замершей битвы. Осыпи на склонах, вывернутые из старых гнезд валуны, сосны, упавшие в реку ветвями. Но спокойно и величественно поднимались вдали синие ярусы леса. Утро занималось, как песня победы жизни над смертью. Звуки горна летели над долиной и дробились эхом в скалистых уступах предгорья..

Броня открыла глаза и долго моргала, продираясь сквозь сон к свету. Она пошарила рукой, ища очки у изголовья. Что-то мягкое и горячее уткнулось ей в пальцы. Блестящие, темные, огромные глаза Рустема плавали возле ее плеча. Она спала у него на руке и сейчас, трудно возвращаясь в себя, старалась припомнить, как она оказалась здесь. Когда заснула?

Броня вскочила на ноги.

— Ах ты ёрш-гаврилка! — закричала она, почуяв в сердце жалость к этому взлохмаченному страдальцу. Он чуть ли не всю ночь неподвижно лежал, оберегая ее сон, не смея шевельнуть рукой, и вот был наказан за свою воспитанность. — А ну, пошевели пальцами!..

В глазах Рустема еще качались ночные сны. Он мотнул головой, губы страдальчески кривились. Пальцы не повиновались. Броня взяла его за руку, энергично развернула к себе ладонь и стала растирать пальцы. У нее были цепкие руки массажистки, они умели делать больно. Рустем чуть не всхлипывал. Рука, вялая, бледная, порозовела и ожила — пальцы растопырились. Он дул на них, корежась от колотья. Броня перехватила его руку повыше запястья и долго трясла ее, пока боль в пальцах не прошла.

— Хороши же мы будем, когда объявимся в лагере, — рассмеялась Броня. — А какие пойдут разговорчики! Ради чего, собственно, мы придумали эту романтическую ночь с грозой и дождем?

Рустем взял ее за руку и, припадая, повел по тропе. Метрах в десяти, за скалистым выступом, в глубокой пещере, замаскированной кустами и лапником, темнел грот с извилистым входом.

Опираясь о стену, Рустем осторожно пробирался вперед. Он приоткрыл завесу из плюща, остановился, поджидая Броню.

Некоторое время они стояли, привыкая к сумеркам, пока не рассмотрели в глубине пещеры скрюченные фигуры, по самые макушки спрятавшиеся в спальных мешках. Из одного мешка торчали длинные девчоночьи волосы.

Обращал на себя внимание хлам, собранный, очевидно, в разные исторические эпохи. Диковинные коренья, звериные маски, дуплянки разных размеров, сиденья из корчеванных пней, рога архаров, выбеленные временем кости животных — все эти вещи словно пришли сюда из прошлого.

А вот транзисторный приемник, гитара, удочки, фотоаппарат, бинокль, пневматическое ружье с не меньшей безусловностью свидетельствовали о том, что здесь жили наши современники. В свою очередь, помятый горн, кухонные судки, санитарная аптечка, авиамодели, лобзики и теннисные ракетки наводили на подозрения о каких-то нелегальных торговых связях с пионерским лагерем.

Кто же все-таки они, лежащие здесь в позах летаргического сна? Кто они, эти пришельцы из неизвестности, захваченные ошеломляющим сном бессмертия, возможным только в детстве, когда у людей нет прошлого и вся их жизнь — нетерпеливое будущее?

Над пещерными людьми стояла Броня, как судья. Глаза ее щурились уничтожающей любознательностью. Губы змеились в торжествующей ухмылке охотника, настигшего зверя. Эти пещерные жители, эти романтические разбойники местных лесов, о которых ходили легенды, эти устроители лесных пожаров и диверсанты, совершавшие набеги на лагерь, эти лесные партизаны, имевшие свою агентуру среди сельской и лагерной ребятни, — вот они, оказывается, где обосновались!

— Все это экзотично, мальчики, но вам придется прекратить хулиганское своеволие. Вам придется оставить ваши дикарские штучки. Ха-ха, недурно устроились! И все же, не пора ли вам вставать? Уже была побудка, детки, петушок пропел давно! Ха-хо-хэ! Эй-ой-ай!

Резонанс еще катил звуки куда-то в глубину подземелья, еще не вернулись эхом последние восклицания, как Рустем схватил Броню за руку и потащил, дергая ее и волоча, как тянут за веревку упрямую козу. Он шел, не разбирая дороги, вытолкнул ее на скалистую площадку, со свистом развернул ее, как пастух раскручивает бич, дернул на себя, но тут же оттолкнул, глядя на нее побелевшими глазами: