Бус Таркинтон - ПЕНРОД

– Как это не похоже на праздники нашего детства! – шепнула миссис Уильямс, обращаясь к миссис Скофилд, – мы играли во всякие игры – «в квакеров», «ладушки», «паломничество в Иерусалим».

– Да, или в «почту» или в «уронить платок», – согласилась миссис Скофилд. – Все так изменилось. Ну, можно ли себе представить, чтобы Фаншон Гелбрейт играла в наши игры? Смотрите, Пенрод, по-моему, совсем не дурно танцует с ней. Кто бы мог подумать. Он ведь так не успевал в танцевальной школе.

Пенроду и самому казалось, что у него сегодня хорошо получается. Вернее, ему казалось это до той поры, пока ему не пришлось танцевать с Марджори Джонс. День был уже на исходе, Пенрод, как того требовало положение радушного хозяина, о коем ему неоднократно напоминала мать, уже поочередно протанцевал со всеми маленькими девочками и четыре или пять раз приглашал Фаншон. Когда он подошел к Марджори, та смиренно приняла его приглашение, однако спустя всего несколько фигур, вскрикнула от боли.

– О, Господи! Ну, неужели ты никогда не научишься танцевать, как другие мальчики? Ты же на всех наступаешь!

– Да ничего я не наступаю!

– Наступаешь!

– Не наступаю!

– И тебе не стыдно? – спросила Марджори. – Танцы уже скоро кончатся, скоро все уйдут домой, а ты по-прежнему на всех наступаешь! – Они остановились и обменялись неласковыми взглядами. – Мне бы на твоем месте было стыдно! – еще раз сказала она.

– А мне не стыдно! Это ты бы постыдилась так разговаривать!

– Замолчи уж!

– Не замолчу! – крикнул Пенрод. Он был настолько зол, что даже не заметил, как к ним подошли Фаншон и еще несколько девочек. Они намеревались проститься, а также сообщить, что «прекрасно провели время». Но Пенроду сейчас было не до Фаншон. «Марджори должна взять свои слова обратно!» – вот единственное, что сейчас его занимало, и больше он просто не мог ни на что обращать внимание.

– Ты сама замолчи! – орал он. И хотя вокруг столпилось столько жаждущих попрощаться гостей, Пенрод теперь видел только янтарные кудри Марджори и продолжал: – Ты бы сама постыдилась так разговаривать! Это тебе должно быть…

Но тут он заметил, что Марджори успела тихо уйти восвояси. Правда, Пенрод еще долго не мог успокоиться. Уже последний гость покинул праздник, а Пенрод все продолжал бормотать себе под нос: «Это тебе должно быть стыдно так разговаривать! В мой день рождения говорить такое!» Потом Пенрод заметил сосуд с лимонадом и кинулся утолять жажду. Это продолжалось до тех пор, пока лимонад не был выпит до капли.

Пенрод вышел во двор. Солнце спускалось за забор заднего двора, и окна дома, выходившие на эту сторону, отливали золотом. От них исходил такой резкий свет, что просто больно было смотреть. День рождения почти прошел. Пенрод вздохнул и извлек из кармана рогатку. Ту самую рогатку, которую ему вручила сегодня утром тетя Сара Крим.

Пенрод задумчиво поглядел на рогатку и натянул резину. Она хорошо пружинила. Убедившись в этом, Пенрод поддался искушению. Он нашел симпатичный камушек, вложил его в кусок старой кожи и выстрелил. Он целился в воробья, который сидел на ветке. Ветка находилась посредине между Пенродом и домом. Пенрод бы, наверное, попал, но тут его ослепил отблеск солнечного света, и он немного раньше отпустил резинку.

Вот так и получилось, что, вместо воробьи, Пенрод угодил в стекло. Звон получился громкий, и к своему ужасу Пенрод увидел за разбитым стеклом отца. Мистер Скофилд стоял с бритвой в руке и ловко уворачивался от осколков. Казалось, еще не отзвенело стекло, когда мистер Скофилд изрек убийственное по своей силе ругательство и кинулся на улицу.

Окаменев от неожиданности, Пенрод со сломанной рогаткой в руке ждал возмездия. Мистер Скофилд не слишком долго испытывал терпение сына. Несколько секунд спустя он предстал перед ним, и краска ярости, залившая его лицо, просвечивала даже сквозь густой слой пены.

– Что это значит? – заорал он, тряся сына за плечи. – Не прошло еще и десяти минут, как я сказал твоей матери, что, кажется, ты впервые в жизни хорошо себя вел. И вот, стоило мне пойти побриться к обеду, как ты решил запустить в меня камнем!

– Я не запускал в тебя камнем, – пробормотал Пенрод. – Я стрелял в воробья, но солнце светило мне прямо в глаза, а потом резинка лопнула и…

– Какая еще резинка?

– Вот эта!

– Откуда у тебя эта мерзость? Ты что, не слышал, как я тебе раз и навсегда запретил…

– Она не моя, – перебил его Пенрод, – а твоя.

– Что-о-о?!

– Да, папа, – смиренно ответил Пенрод. – Мне дала ее сегодня утром тетя Сара Крим. Она сказала, что возвращает ее тебе. Она говорит, что отняла ее у тебя тридцать пять лет назад. Она сказала, что ты убил ее любимую курицу. Она еще что-то тебе просила сказать, но я уже забыл, что.

– Да-а-а, – произнес мистер Скофилд.

Он взял в руки сломанную рогатку и задумчиво посмотрел на нее. Он еще долго так стоял, рассматривая эту реликвию, и взгляд у него был такой же, как и у сына. Потом мистер Скофилд повернулся и медленно побрел к дому.

– Прости, папа, – сказал Пенрод.

Мистер Скофилд в это время уже подошел к двери. Он кашлянул и, не оборачиваясь, ответил:

– Да, ладно, сынок. Разбитое стекло не самая большая беда!

Он удалился в дом, а Пенрод пошел к забору заднего двора и, усевшись на него верхом, принялся мечтать.

Через два двора на заднем заборе показалась еще одна фигурка:

– Привет, Пенрод! – крикнул дружище Уильямс.

– Привет, Сэм! – машинально ответил Пенрод.

– Ну, пока! – крикнул Сэм, соскакивая с забора. И уже снизу добавил: – Еше раз поздравляю тебя с днем рождения!

И тут под ногами Пенрода раздался жалобный лай, и он увидел, что с земли на него преданно взирает Герцог.

Последний луч солнца, подобно благословению, осветил оседлавшего забор Пенрода. Пройдет много лет, и иногда тихими солнечными вечерами он будет вспоминать этот вечер. Память снова воскресит и ощущение ласкового тепла, и фигурку мальчика на заборе, окутанную лучами заходящего солнца, и Герцога, восторженно глядящего на юного хозяина. Вспомнит он и то, как на соседней улочке под сенью дерева мелькнуло розовое платье и янтарные кудри, а потом перед самым его лицом пролетело что-то белое. Потом он услышал тихий смех и быстрые легкие шаги, которые все удалялись и удалялись.

Пенрод опустил голову и заметил, что между передними лапами Герцога лежит белая бумажка, сложенная, в виде колпачка. Когда он поднял и развернул записку, на нее вдруг упал еще один солнечный луч. И Пенрод прочел: «Ты у меня патрисающий мальчик».