Глория Му - Детская книга для девочек

С Ольгой Афиногеновной Геля снова увиделась на предпоследнем уроке – директриса преподавала алгебру и геометрию.

Девочки боялись Ливанову чуть ли не до истерики, от одного ее взгляда застывали, как маленькие грызуны перед удавом. Но в то же время любили и восхищались – превозносили до небес ее душевное благородство, стойкость и справедливость.

Геля, хоть и сама была порядочной трусихой, удивлялась страху одноклассниц – зачем же бояться справедливого человека? Ведь на то он и справедливый, чтобы никого не наказывать зря. А если уж хватает смелости нашалить, то трусить перед наказанием и вовсе стыдно.

Со стойкостью и душевным благородством тоже вскоре разъяснилось.

Прежде Ливанова была замужем за богатым промышленником, и жили они не в Москве, а вовсе даже в Ницце. Уехать из России заставили семейные обстоятельства – Варенька, единственная дочь, болела туберкулезом, вот и пришлось перебраться в место с мягким климатом и хорошими европейскими врачами. К сожалению, ни врачи, ни климат не помогли спасти жизнь Вареньки – она умерла. Отец захотел похоронить ее дома, в Москве, но по пути его сердце не выдержало, и он тоже скончался.

А Ольга Афиногеновна в память о дочери учредила гимназию ее имени, да еще и с бесплатным пансионом для девочек-сирот – на третьем этаже особняка располагались дортуары (а попросту – спальни), столовая и учебные комнаты для тридцати пансионерок.

«Никто не любит нытиков», да. Вот тебе и шутки. Такое горе, а Ливанова и виду не подает – умереть-уснуть! Вот кто настоящий герой.

Геле тоже страстно захотелось стать героем – не волею случая, как сейчас, а взаправду, чтобы сила духа, благородство и все такое. Девочка вздохнула. Ничего не выйдет. Где же ее взять, силу духа, если родилась такой трусихой?

Но внезапно пришла замечательная мысль – их лицейская математичка, Лена Алексеевна, тоже была ужасно справедливой и, вообще, самой вменяемой училкой в лицее. Ее все любили. Тут призадумаешься о целебном воздействии алгебры и геометрии на женскую психику!

Геля никогда особенно не интересовалась точными науками, но теперь поклялась себе, что выучит всю алгебру и геометрию наизусть – вдруг от этого сила духа повысится и душевное благородство отрастет хоть немножко?

Занятия в гимназии заканчивались в третьем часу пополудни. День был такой прекрасный и солнечный, что Геля решила немножко прогуляться, – алгебра и геометрия часочек подождут.

Купила на углу два толстеньких пирожка с вязигой (что за вязига такая, она не знала, но было вкусно и пахло рыбкой) и неторопливо зашагала вдоль бульвара в противоположную от дома сторону.

На Маросейке отсутствие метро почти не бросалось в глаза, а вот Чистопрудный без привычной «стекляшки» выглядел как-то пустовато. Памятника Грибоедову тоже пока не было, зато почта находилась ровно на том же месте.

Геля, глазея по сторонам, направилась к Лубянке.

Если бы не глазела – то и не заметила бы кое-кого, следующего за ней по пятам. Кое-кто шел на некотором расстоянии, прячась за спинами прохожих. Но коварная Геля свернула в переулок, притаилась и дождалась, пока он вылетит прямо на нее.

– Ага, попался, который крался! – торжествующе ткнула пальцем в растерянного Щура. – Тоже мне еще, Шерлок Холмс выискался! Ты зачем за мной ходишь?

Хотя и без всяких вопросов было понятно – зачем. Влюбился, точно влюбился! Интересненько, признается или нет?

– Здравствуйте и вы, барышня хорошая, – промямлил Щур и отвел глаза.

– И перестань «выкать», – капризно приказала Геля, – мне это не нравится!

– Еще чего, – огрызнулся мальчишка, – думаете, раз я босяк, так культурного разговора не понимаю? Барчуки вам пусть тычут. А мне не указывайте.

Больше ничего так и не сказал. Вот тебе и влюбился. Геля подождала-подождала, потом надменно хмыкнула и пошла дальше. Но мальчишка не отставал, так и плелся сзади, правда, уже не скрываясь, и она в конце концов не выдержала, чуть замедлила шаг:

– Как там Шкряба?

– Доктор заглядывает. Обещался – рука точно не отсохнет.

– Вот и хорошо, – кивнула девочка. – Пирожок хочешь? Тепленький еще!

Щур отрицательно помотал головой и отвернулся. Но Геля заметила, как он сглотнул, унюхав пирожки, и ей стало ужасно жаль бедного дурака.

Ее братец, Эраська, отличался удивительной для такого щуплого мальчика прожорливостью, и мама (которая Алтын) даже как-то обеспокоилась, не завелись ли у него глисты. Но папа (который Николас) объяснил ей, что никаких глистов нет, просто мальчики, пока растут, все время хотят есть. И это нормально.

Так то Эраська, у него и холодильник с котлетами под боком, и школьный буфет, и батончики шоколадные он постоянно жрет, как не в себя.

А этот, бедняжечка, такой большой, и где ему взять батончиков? Их, надо думать, даже не изобрели еще.

Она тронула мальчишку за руку:

– Я, знаешь, после гимназии ужасно проголодалась. Одной есть неловко, а терпеть сил нет, так что возьми, пожалуйста.

Паренек недоверчиво прищурился, но Геля говорила искренне, и он сдался. Жалко было смотреть, как Щур старается есть неторопливо, а не заглотить этот несчастный пирожок с ходу. Чтобы сгладить неловкость, спросила:

– А твоя бабушка… то есть баба Яся… Как она поживает? Здорова ли?

Светской беседы не вышло. Щур доел пирожок, вытер руки об штаны. Метнул на девочку хмурый взгляд:

– Шибко гневалась за вашу корзинку. Говорила, ежели эти оглоеды кажен день так напехтериваться будут, их на работу палкой не загонишь. Пропадем все.

– Папа тоже ужасно ругался, – призналась девочка, – но он хоть палкой не дерется…

– Это доктор-то не дерется? Видали бы вы его, когда…

– Довольно! – Геля не желала ничего знать о боевых подвигах Василия Савельевича, она его и так боялась. – Во всяком случае, маленьких он точно не бьет! Только всяких больших и опасных!

– Чего вы заладили – бьет, бьет! – загорячился Щур. – Ну, отлупцевала Рябушка клюкой по макухе, так с ими ж без этого невозможно. Заозоруют! А баба Яся об их же пользе печется, в обиду никому не дает…

– Ага – не дает! Сама зато лупит, еще и попрошайничать заставляет!

– Так что ж? Пусть лучше на рукопротяжной фабрике работают, чем воруют! – Щур одарил Гелю своим коронным снисходительным взглядом. – Эх, барышня хорошая, чего б вы в жизни понимали? Это у вас, у господ, все добренькие, потому как нужды не нюхали…

– Ну да, только твоя баба Яся все и понимает! – моментально вспылила Геля.

– А вот понимает! Хоть старая да слепая, а на аршин под землю видит! И про людскую натуру все как есть понимает! – Щур вздохнул и заговорил спокойнее: – Она только сверху злая. Потому как иначе не проживешь. А к кому надо, она добрая.