Глория Му - Детская книга для девочек

– И как же было дите там кинуть? С упырями? Чтоб ему ноги повывернули? Слыхали, как этот благодетель хвалился, – один из пяти ребят у него выживает. – Щур сжал челюсти так, что желваки заиграли. – Сам ее в Воспитательный дом подкину. Там тоже один из пяти выживает, так хоть нарочно не калечат.

Геля приподнялась, похлопала извозчика по спине.

– Будьте добры, отвезите нас на Чистопрудный бульвар.

– Ваша воля, – пожал плечами дядька.

– Раз она подкидыш, не все ли равно, куда ее подкидывать? – сказала Щуру, который вопросительно поднял брови. – Я знаю одну женщину. У нее муж умер и дочка. Она строгая, но очень, очень добрая.

– Можно, – поразмыслив, кивнул Щур. – Ежели оставить не захочет, так все одно в Воспитательный дом снесет. Так на так выходит.

Ехали на этот раз неспешно, Щур все напевал колыбельные, и Геля стала задремывать – от приятного покачивания, мелькающих огоньков и тихого, хрипловатого голоса:

– А про налетчиков-то ваших тоже разъяснилось, – внезапно сказал Щур, и Гелин сон раскололся, как зеркало.

– А? – тупо переспросила она, стряхивая остатки дремы.

– Ну, налетчики. Те, что Вильгельмовичу наваляли. Помните – Маз, Дроссель? Я ж говорил, что не наши. Калиныча это псы. Видать, бабка их подговорила вас пугнуть, от Хитровки отвадить. А не вышло. Ох, и упертая вы! – Щур, улыбаясь, покачал головой.

– Ну да, – сонно кивнула Геля. И встрепенулась: – А что же ты теперь будешь делать? Вдруг они и до тебя доберутся?

– Ништо. Мы с Вильгельмовичем им добиралки-то пообрываем, – свирепо произнес Щур. – Не верите? Вильгельмович – он только с виду хлипкий. А по своей человеческой натуре – кремень. И товарищ хороший, каких поискать… Я к нему жить уйду, давно зовет. Только сперва мелюзге скажу, чтоб разбегались, а то, не приведи господь, бабка их по одному к Калинычу перетаскает.

– В полицию ее надо! – решительно заявила Геля. – Чтобы никому больше не могла навредить!

– Про полицию забудьте, – скривился Щур, – нету у вас супротив нее доказательствов. Статская советница – это вам не кот начхал. Ваше слово против ейного – пустой брех, ни шиша не стоит.

Геля подумала и была вынуждена согласиться.

– А Калиныч? Неужели так и будет калечить детей?

– Дак его сто раз ловили, а пришить ни черта не могут. Даже в газете прописывали. Сам видал – возбудить, мол, уголовное дело по обвинению в сознательном калечении детей крайне сложно.

– Так что же, все напрасно? – поникла девочка.

– Как так – напрасно? Советница пакостить покуда не посмеет, нет резону ей светиться. Да дите еще у них вырвали! Глядишь, пристроим в хорошее место – будет жить. Разве ж плохо?

– Хорошо, – улыбнулась Геля. – Дяденька извозчик, остановите, пожалуйста, у электротеатра!

Замешавшись в толпу, валившую с последнего киносеанса, двинулись по бульвару.

Железные ворота были заперты, и Геля посетовала:

– Эх, с другой стороны надо было заходить. Там калитка…

– Вы чего, сюда хотели деваху подкинуть? – удивился Щур. – А не рановато ей в гимназию?

– В самый раз. Пойдем.

Пришлось идти назад, до переулка. Геля боялась, что малышка проснется и снова начнет плакать, но обошлось. Калитка закрытого учебного заведения, по счастью, оказалась открытой.

– Видишь – там крыльцо? Это квартира начальницы гимназии, – шепотом сказала Геля.

Щур кивнул:

– Я мигом, – крадучись, пробежал через двор, положил младенца на крыльцо, несколько раз провернул звонок и бросился обратно – к на редкость полезным кустам сирени, которые, как нарочно, были растыканы по всей Москве.

Младенец проснулся и заорал.

Дверь распахнулась, выглянула перепуганная горничная и тут же скрылась в квартире.

– Не вышло. В полицию побегла звонить, – с досадой шепнул Щур.

Но тотчас на крыльцо вышла Ольга Афиногеновна, подхватила ребенка на руки:

– Катя, да как же ты его здесь оставила? – упрекнула она горничную.

– Испугалась я, а вдруг он мертвый? – плаксивым голосом ответила та.

– Мертвые дети не орут, дуреха. Бери извозчика и сейчас же поезжай за доктором! – приказала Ливанова и унесла малышку в дом.

– Теперь ходу! – Щур дернул Гелю за руку, и они дунули прочь.

Когда уже шли по Маросейке, он одобрительно заметил:

– А с начальницей вы ловко придумали. Годная тетка. Такая от одного гонора подкинутое дите не станет в приют сбагривать.

Этим утром Геля, наконец, проснулась правильно. Не в какой-нибудь кошмар, а в прекрасный и важный день. Все было хорошо и правильно. Она помирилась с другом. Потом они вместе спасли маленькую девочку от ужасной участи. А сегодня – сегодня Геля приступит к спасению целого человечества. Павловскую, правда, не удалось разоблачить. Ну и что? Что значат жалкие козни какой-то противной старухи по сравнению с такими великими делами?

К завтраку она вышла в своем самом любимом платье (которое с матросским воротником) и с королевской улыбкой, преисполненная сознанием собственного величия.

– …прелестный, здоровый ребенок, только худенький очень. Я рекомендовал усиленное питание… – как раз говорил доктор жене.

– Мальчик или девочка? И что Леля собирается делать?

– Девочка. А Леля… Ты же знаешь Лелю. Решила оставить у себя. Александрой думает назвать. Хочет, чтобы ты крестила…

– Сегодня же к ней поеду!

Геля уткнулась в свою тарелку, чтобы скрыть отблеск королевского величия в глазах. На нее, однако, никто не смотрел – Аннушка принесла почту, и Василий Савельевич сразу же зашуршал газетой, а Аглая Тихоновна занялась письмами.

– А все же Леля иногда ошибается, – весело сказала Аглая Тихоновна, поднимая, как знамя, лист розоватой бумаги, исписанный затейливым почерком. – Мелания Афанасьевна прислала письмо с извинениями. Она пишет, что погорячилась, обвиняя Полю, но теперь, все как следует обдумав, уверена, что произошло досадное недоразумение!

– Вот как? Ты позволишь? – Василий Савельевич взял у жены письмо, пробежал глазами по строчкам. – А я думаю, что здесь как раз не обошлось без Лели. Это она убедила Павловскую написать письмо. Да-с.

– Но почему ты не веришь, что Мелания Афанасьевна искренне сожалеет?

– Что бы там ни произошло в тот день, со стороны это выглядит скверно. И не забывай, Полю поймали с поличным. Эта булавка… заколка… бирюлька – да дьявол ее побери! – была в кармане у нашей дочери. Я хочу сказать – Павловская могла предложить уладить дело миром. По доброте душевной. Но извинения – это как-то слишком. Кроме того, – он со вздохом вернул Аглае Тихоновне письмо, – сплетен все равно не избежать. Завтрашний день должен был стать торжественным и радостным для Поли. Утром – получение аттестата. Вечером – гимназический бал. Но, боюсь, ей придется терпеть косые взгляды и шушуканье самого недоброжелательного свойства…