Глория Му - Детская книга для девочек

– Не стоит беспокоиться, ваше превосходительство, – кротко сказала Геля, – я думаю, она испугалась шума и убежала домой. Кошки слишком нервные и впечатлительные создания, поэтому…

– Хорошо, хорошо! – замахал руками Лавр Львович. – Я прикажу доставить вас домой.

– О нет, благодарю вас! Я прекрасно доберусь сама. – Геля присела в глубоком реверансе (ну, просто у нее от облегчения подогнулись колени). – Передайте, пожалуйста, Липочке, что мне очень жаль покидать ваш чудесный дом так рано! Однако я должна убедиться, что с моей любимой кошечкой все в порядке.

– Да-да, очень жаль! Непременно передам, – забормотал генерал, но, судя по взгляду, которым он проводил девочку, ему было ни чуточки не жаль. Пожалуй, он счел Полю Рындину помешанной.

Геля бочком просеменила к двери, выскочила из кабинета и, стараясь не бежать, направилась к выходу.

О Силах Зла не тревожилась. Даже если кошка и прикорнула где-то в генеральских хоромах, отоспавшись, непременно вернется домой. Такая уж она.

Геля сбежала по парадной лестнице и выпорхнула через услужливо распахнутые двумя лакеями двери.

Сад встретил ее ароматом жасмина и магнолий. Ветер с бульвара принес тонкий, медовый запах цветущих лип. От крыльца вела усыпанная гравием дорожка, и Геля побежала к воротам, на волю.

Но ворот она так и не достигла. Кусты жасмина, обрамляющие дорожку, вдруг сомкнулись над ней, ухватили цепкими, корявыми лапами и поволокли в благоухающие заросли. Колючие ветки хлестали по лицу, Геля брыкалась изо всех сил, но не могла ни вздохнуть, ни вырваться.

Запах цветов сменился отвратительной, удушливой вонью – пахло псиной, какой-то кислой гнилью и мерзким, дешевым табаком. Геля выворачивала голову, стараясь избавиться от гнусной пакости, залепившей ей рот. У длинного, приземистого строения – гаража, а может, конюшни – в самой глубине сада хватка немного ослабла, и девочка смогла дышать. И только собралась заорать, как над ней склонилась ужасная рожа с черной нашлепкой вместо носа, и знакомый голос просипел:

– А я тя упреждал – ходи да оглядывайся, лахудра.

Маз! Шайка Калиныча! Так вот кто ее схватил!

Забившись еще отчаянней, похищенная закричала.

– Штырь! Хайло ей заткни! – бросил Маз.

Гелин рот тут же зажали какой-то вонючей тряпкой, а Маз странно затрясся и забулькал горлом.

«Хохочет, гад!» – поняла Геля и замычала от беспомощной злости.

Вдруг откуда-то сверху прямо на голову смеющемуся злодею обрушился маленький, темный, завывающий комок. Маз по-бабьи взвизгнул и завертелся на месте, пытаясь отодрать от себя крошечную, взбешенную кошку, полосующую когтями его лицо.

– Силы Зла! – отчаянно выкрикнула Геля, но получилось у нее только: – Мммумммыы ммаа!

Бандит ухватил зверька двумя руками и с силой бросил об стену гаража.

Геля взвизгнула, горбун обернулся, наотмашь ударил ее в висок, и сад, качнувшись, окончательно уплыл в черноту.

Очнувшись, девочка долго не могла понять, где находится. Судя по малюсенькому окошку, прорубленному под самым потолком, это был подвал. Но подвал чистый и сухой. Пол покрыт толстым слоем песка – поэтому лежать было мягко, только холодно. Геля попробовала подняться, но сперва у нее ничего не вышло – руки были стянуты за спиной, да не веревкой, а цепью и ужасно затекли.

Цепь тянулась от вколоченного в стену кольца и в несколько витков крепко охватывала запястья. Закреплял всю конструкцию тяжелый амбарный замок.

Геля повозилась, подергала цепь, доползла до стены и привалилась к ней плечом. Осмотрелась.

Сквозь окошко лился сероватый свет. Значит, еще не очень поздний вечер, и она тут недолго. Или, наоборот, уже раннее утро, и она провалялась здесь всю ночь. Родители, то есть предки, должно быть, с ума сходят.

Метрах в полутора от нее лежал непонятный круглый предмет, а чуть поодаль – еще какой-то мусор.

От нечего делать Геля подползла к нему, насколько пускала цепь, и страх совсем прошел.

Это был человеческий череп и грудная клетка – гладкие, цвета топленых сливок, совсем как у них в кабинете биологии. В песке угадывались очертания других костей – совсем мелких и покрупнее.

Нет, конечно, быть похищенной – это ужасно. Но цепь, черепа и скелеты – это уже, извините, немножко слишком. Отдает малобюджетным триллером какой-нибудь страны третьего мира.

Геля отползла от скелета, снова скукожилась у стены и закрыла глаза. Где-то наверху, в отдалении, стукнула дверь, послышались шаркающие шаги, но сразу стихли.

В темном стенном провале замерцало, покачиваясь, пятнышко света. Оно приближалось, становилось все ярче, и девочка невольно зажмурилась.

– Так что, пожалуй, Мелания Афанасьевна. Вот она, девка. Теперь что хошь с ней, то и делай. Не моя забота. – Голос Калиныча прозвучал совсем рядом.

Геля приоткрыла глаза.

Над ней нависали Калиныч и Павловская – с клюкой и в лохмотьях. Их лица, подсвеченные снизу красноватым пламенем фонаря, выглядели пугающе. Упыри, иначе и не скажешь.

– Что, птичка певчая, попалась? – Старуха склонилась к Геле и гнусно захихикала. – Ничего, теперь уж много не напоешь! – резко выпрямилась и обратилась к Калинычу: – Кончай ее, друг любезный. Надоела мне эта дрянь.

– Те-те-те! – Старик погрозил ведьме пальцем. – Мокрое дело? Да господь с тобой, не возьму я такой грех на душу. Тем паче за бесплатно.

– Ах ты, кровосос! – возмутилась Павловская. – Мало ты у меня серебришка вытянул?!

– Погубит тебя жадность, ох, погубит. Попомни мои слова, – насмешливо попенял ей Калиныч. – Детишечки мои весь день девку пасли, трудились. Упаковали и доставили в лучшем виде. А за душегубство изволь втрое заплатить, а то и пальцем не шевельну.

– Так ведь опасна она! Донесет на нас, и оба пропадем! – раздраженно повысила голос старуха, размахивая фонарем. По стенам заметались кровавые отблески и жуткое эхо.

– Ты мне теплое с мягким тут не путай! – прикрикнул на Павловскую Калиныч. – До меня не дотянутся, руки коротки. Уж сколько раз старались, ан шиш! Чистый я перед законом. А твоя спектакля – другой разговор. Ежели откроется – пойдешь ты, милая, с сумой без всякого притворства. А то и на каторгу сосватают. – И Калиныч зашуршал по песку обратно к проему в стене. У самого выхода обернулся:

– Последнее мое слово будет такое – тебе надо, ты девку и кончай. А не хочешь ручки пачкать – раскошеливайся.

Павловская грязно выругалась ему вслед и, обернувшись, замахнулась клюкой на Гелю.

– Мерзавка! Вот мерзавка! Вечно от тебя лишние хлопоты!

Геля никогда не была храброй. И пока эти упыри ссорились, тряслась как заячий хвост. Но неожиданно в ней всколыхнулся гнев, а вернее – гадливое чувство ярости. Да не станет она бояться этой мерзкой, жестокой и жадной старухи! Много чести! От того, что страх испарился, мозги заработали ясно и четко.