Виктор Аланов - Петька Дёров

Фомка посмотрел на сытых, расфуфыренных «купчишек»— и злоба закипела в нем. «Эх, дать бы вам по зубам!»— подумал он.

Но сейчас драться было нельзя, и, сжав кулаки, он сунул руки в карманы.

— Эй, ворюга!.. Рвань, нищий!.. — услышал Фома насмешливые выкрики «купчишек».

Фома оглянулся.

— Сами вы все воры, со своими батьками! — злобно огрызнулся он.

— Рыжий… вшивый… побирушка… — не унимались «купчишки». — Трус!.. нищий!..

И вдруг ком мокрой грязи ударил Фому по затылку.

Этого уж Фома вынести не мог. Быстро повернувшись, он неожиданно кинулся на мальчишек. Ближним из них оказался толсторожий сын полицая. Фома заехал ему по носу и подставил подножку другому мальчишке, тут же дал ему в ухо — и тот полетел на землю.

Но двое других налетели на Фомку, свалили его на землю и начали бить. Изловчившись, Фома до крови укусил одного из них за ухо. Тот заревел не своим голосом и, отскочив в сторону, схватился за ухо и запрыгал на одной ноге.

Фома снова вскочил, кого-то ударил и сам получил по носу. Из носу пошла кровь.

— Бей его, бей нищего!.. — яростно кричали мальчишки.

Но Фомка отбивался изо всех сил. На счастье, под ноги ему подвернулась палка. Фома схватил ее и начал лупить «купчишек» по чему попало. Те струсили и бросились бежать.

Фома пустился за ними и, догнав полицаева сына, — толстяку трудно было удирать от быстроногого Фомы, — отвесил ему на прощанье еще одну оплеуху.

— Я вас, сволочи, проучу, — погрозил он кулаком вслед убежавшим врагам. — Навалились кучей на одного… Настоящие фрицы — рады поиздеваться. А получили сдачу — небось сразу наутек…

Обмыв в реке лицо и руки и утеревшись рукавом, Фома вдруг спохватился. Торопиться ведь надо, а он тут с мелочью возится. И быстро зашагал к мосту.

Выйдя на Октябрьскую улицу, Фомка увидел немцев. Они двигались от вокзала, нагруженные какими-то мешками, хмурые, сердитые. Мальчик обошел их стороной.

Неподалеку от вокзала стоял маленький приземистый домик. Здесь при немцах был открыт трактир. Фома знал его хозяина — Степана Ивановича. Бывший кулак, он был арестован советской властью, приговорен к десяти годам и выслан на север. В 1939 году он какими-то незаконными путями вернулся в Псков. После прихода немцев Степан Иванович «вышел в люди»— открыл трактир. Фома бывал здесь, — иногда ему случалось помочь хозяйке принести с рынка купленную провизию. За это ему давали поесть, а иногда, когда Степан Иванович не видел, хозяйка совала мальчику и немного денег.

В трактире вечно торчали полицаи и немецкие солдаты. Они пили самогон и спьяну болтали о многом, что знали. Здесь-то и решил Фомка добыть нужные ему сведения.

Войдя в трактир, он громко поздоровался с хозяином, стоявшим за стойкой. Тот ничего не ответил, лишь недоброжелательно поглядел на оборванного мальчугана и буркнул:

— Зачем пришел?

Встретив столь холодный прием, Фомка неожиданно дерзко заявил:

— За долгом!

Почесав в голове, хозяин спросил уже не так строго:

— За каким же это долгом, а?

— А третьего дня, помнишь, я тебе с рынка целую корзину рыбы принес, — не унимался Фома.

— Ну, и что же ты за это хочешь?

— Поесть хочу.

— Так бы ты и сказал, — с облегчением ответил хозяин.

Видно было, что ему гораздо приятнее дать мальчику каких-нибудь объедков, чем платить деньгами.

— Иди на кухню. Даша, накорми его, — обратился он к подавальщице.

— Ступай сюда, детка, садись вот, в уголке, — позвала Даша. Потом, оставив Фомку одного, взяла две миски и пошла к плите. Налив щей и положив кусок мяса с картошкой, она поставила всё это на стол, перед мальчиком.

— На, ешь. Проголодался, небось? — участливо спросила она.

— Есть немного, но ничего, терпеть можно, — бодро ответил Фома и принялся за горячие щи. Хоть и не очень они были хороши, но Фомке казались вкусными, — редко доводилось ему в эти дни есть горячую пищу. Поэтому он с удовольствием уплетал обед, посматривая на добродушную Дашу. Пользуясь затишьем в трактире, она присела перед Фомой и, скрестив на груди полные руки, с сочувствием поглядывала на мальчугана.

— Один живешь, что ли? — спросила она.

— Один, — коротко ответил мальчик.

— Эх, детка, детонька? Много вас, сирот, теперь… Всё он, проклятый, чтоб его черти на худой сковороде жарили. Сатана сущая!.. — Обычно благодушное, улыбчивое лицо женщины исказила злобная гримаса. Глаза ее украдкой скользнули в сторону большого портрета «фюрера», висевшего в трактире на почетном месте над стойкой, за которой красовался Степан Иванович.

Фома пододвинулся к ней поближе и тихонько спросил:

— Тетя Даша, а что это сегодня немцев так много? И у вас в трактире и у вокзала.

— Да когда же их мало бывает! — с сердцем ответила Даша. — Всё едут да едут куда-то. Конца им нет. Видно, опять на чью-то погибель собираются, живодеры. Болтал тут утром хозяин, похвалялся. Вот, говорит, очистят Полновский район, а там и в Гдовский пойдут. Партизанам, мол, крышка будет, а мы спокойно заживем. Чтобы ему и на том свете покоя не найти, толстобрюхому. Штрафами задушил. Поверишь, Фомушка, вчера вот на такую чуточку тарелка треснула, стукнула я ее о плиту ненароком, а он сразу — «вычту из жалованья!»

— Теть, а откуда ж он знает, что Полновский чистить будут? — прервал Фома словоохотливую Дашу.

— Кто его знает! Пьет всё с унтерами, может, они что сказали, — равнодушно ответила тетя Даша. — Дружков у него завелось немало да всё новые подваливают. Им только ставь на стол. Вчера с ног сбилась — до вечера полно было. Эшелон военный на станцию прикатил, ну, конечно, все сюда. А завтра, говорят, еще один придет, из Эстонии.

Фома не мог больше сидеть спокойно. Наскоро проглотив мясо, он поблагодарил Дашу и выскочил через кухню во двор.

«Скорее на вокзал, — думал он. — Там проверить надо».

На вокзале, куда ни глянь, ходили эсэсовцы. Большие кокарды на их фуражках устрашали изображением черепа и скрещенных костей. На Фому здесь никто не обращал внимания.

Мальчик вышел на перрон, быстро окинул взглядом стоявший на запасных путях состав, подсчитал, сколько в нем вагонов, и решил разузнать, есть ли пушки.

Сделав вид, что собирает у вагонов баночки, бумажки и бутылки, выброшенные пассажирами, Фома пробрался к накрытой брезентом платформе. Фигурка нищего, оборванного мальчугана, видимо разыскивающего в отбросах что-нибудь съестное, не возбуждала подозрения у часовых. Фомка обошел платформу. С одной стороны брезент был чуть-чуть приподнят и из-под него виднелись гусеницы.

«Вот оно что! Танки!.. — подумал Фомка и быстро подсчитал — Один, два, три…»

Рядом стояли две платформы с пушками. Орудия были закреплены толстой проволокой.

«Шесть, — старался запомнить Фома, — а всего в составе тридцать пять вагонов».