Олег Раин - Слева от солнца

Отважно-то отважно, но всей его отваги хватило лишь на первые несколько шагов от колодца.

Екалэмэнэ!.. Он и подумать не мог, что эти ведрища окажутся такими тяжелыми! То есть одно ведро он как-то уже поднимал, но сегодня плечо подростка плющило похожее на древний лук коромысло, и сразу два ведра гнули и сгибали городского жителя, стремясь по пояс вдавить в землю, переломить позвоночник и вытолкнуть из грудной клетки сердце. Дорога, которая пять минут назад казалась такой короткой, превратилась в нечто непреодолимое. В висках настукивали звонкие молоточки, руки и плечи от напряжения дрожали. Качаясь, как пьяный, Генка семенящими шагами двигался по дощечкам. Само собой, из ведер вовсю плескала вода — на землю, на крапиву с подорожником, но главным образом на штанины. Хорошо хоть начинало смеркаться, и Генка надеялся, что позора его никто не увидит. Однако увидели.

— Эй, городской, не переломись!

Повернуть голову он не сумел бы при все желании, но по голосу все же узнал насмешницу. Та самая конопатая девчонка, что развешивала белье.

— Помогла бы лучше, — просипел он.

— А пойдешь со мной погулять?

Генка остановился. Даже в городе девчонки так в лоб парней не штурмуют. На миг он даже забыл про чертово коромысло.

— За два ведра?

— А сколько бы ты хотел?

— Ну, я не знаю… Там у нас всего полбочки.

— Значит, четырех ведер хватит. Ставь давай, а то и впрямь переломишься.

Словно штангист, Генка приподнял над собой коромысло, осторожно поставил ведра на землю. Оглянувшись, наконец-то разглядел собеседницу.

— Как вы их только носите! — он утер взмокший лоб.

— Да так и носим. Что нам еще остается?

— А водонапорная башня?

— Хватился! Она уж лет десять заколоченной стоит. Как пилорама сгорела, так и водонапорку закрыли. Насос там сломался или что другое.

— Можно ведь, наверное, починить.

— Да кто починит-то? Ты, что ли? — девчонка подошла ближе, легко подняла коромысло, удобно пристроила на плече. Генка даже залюбовался.

— Тебя как звать?

— Катюха. А тебя?

— Меня Гена. А почему Катюха?

— А как еще?

— Ну… Можно Катей. Или Екатериной.

— Екатериной буду, когда состарюсь. А пока — лучше Катюхой, — новая знакомая блеснула озорным глазом. — Ты, говорят, воспитателем у нашей малышни заделался?

— Скорее — вожатым.

— Давай, давай! А то некому сопли-то им подтирать.

— Чего там подтирать, — вполне самостоятельные ребята! Шурка, конечно, малец еще, но Юрашка очень даже смышленый.

— Ага. Только не забрали почему-то твоего смышленого в город! Взяли и старикам скинули.

Генка промолчал. Голос Катюхи звучал весело, а вот интонации ее парнишке не понравились.

— Хочешь не хочешь, а детдомовские — они все дефектные. Потому и забирают только самых-самых. А Юрашка еще и под себя мочится.

— Как это?

— А, так тебе еще не рассказывали? Почитай, каждую ночь — лужа. Кому такой нужен?.. — Катюха остановилась. — Все, пришли, что ли. Отворяй калитку.

— Знаешь что, а ставь-ка ты прямо здесь, — внезапно предложил Генка. — Я сам донесу.

— Перед стариками хочешь покрасоваться?

— Само собой.

— А чего голосок тусклый? Или гулять раздумал?

Генка не стал мудрить.

— Да чего-то расхотелось.

— Что, городские, небось, лучше глянутся? — Катюха посмотрела с вызовом, и в глубине девчоночьих глаз блеснула сердитая водица. Темная, обещающая нешуточный шторм.

— Не в этом дело, — Генка изобразил улыбку. — Только больно уж ты говорливая.

— Так все равно же радио нет! — она с готовностью рассмеялась. — Разве что Степчик магнитофон свой иногда включит, так и тот сейчас поломал. Носится, как носорог, вот и крушит все что ни попадя.

— Видел я этого носорога…

— Во-во! Ты один раз видел, а я каждый день вижу, и до сих пор удивляюсь, что живая.

Зубки у Катюхи были ровные и белые, улыбка ей явно шла. Генка покосился на девочку с удивлением. Странно в ней все это сочеталось — грубоватая прямота, сердитые нотки, готовность к веселью.

— Ладно, если хочешь, погуляем, — решил он. — Только уж я сам все дотаскаю. А потом на улицу выйду.

— Смотри, не забудь!

— Не забуду.

— И не переломись раньше времени, — она снова рассмеялась…

На ошибках учатся, и больше Генка не геройствовал. Таскал по одному ведру, шагал аккуратно и часто менял руки. Потому и выплескивал уже меньше трети. Конечно, не подвиг Геракла, но, по крайней мере, остался живой. А еще через полчаса с щебечущей Катюхой они разгуливали по задворкам Соболевки.

— Скучно здесь. Мухи — и те сонные.

— Да уж, не Лас-Вегас.

— Это что — за границей?

— Ага, есть такой городок.

— Ты там был?

— Проездом. Жарко только, не для меня.

— А в Москву ездил?

— Зачем ездить — летаю. Чуть ли не каждый месяц.

— Ничего себе! И Кремль видел?

— Чего его видеть, я там работаю.

— Ты?!

— Ага. Я же компьютерщик, консультантом работаю.

— У президента?

— Ну, не у самого, конечно, но заместителям помогаю.

— Да врешь ты все!

— Чего мне врать, — Генка вынул сотовый, неспешно раскрыл, вывел на зеленоватый дисплей игру с загадочными цифрами, включил гимн России. — Видала? Если бы у вас тут зона покрытия работала, набрал бы номер в любой момент.

— И чего?

— Ничего. Ассистенты подняли бы трубку, поболтали бы о том о сем.

Катюха фыркнула.

— Да зачем ты им нужен такой?

— А я не такой! — возразил Генка. — Я особенный. И потом нас в хакерской команде много. Считай, сборная страны! — Генка с солидностью спрятал телефон. — Конечно, я там не главный, чего уж врать, но тоже на счету.

— А что делаете?

— Собираемся все вместе разрабатываем программы взлома. Про Пентагон слышала?

Катюха неуверенно кивнул.

— Это тоже в Америке, чуть правее Лас-Вегаса. В общем, они из этого Пентагона наши секреты качают, а мы, понятно, у них.

— Так некрасиво же! Все равно как в щелку подглядывать.

Генка развеселился.

— Само собой, но это ж разведка! А без разведки ни одна страна в мире не живет.

— И что в этой твоей разведке — одни дети?

— Почему, взрослых тоже хватает. Но, у детей мозги гибкие — с компьютерами легче управляются. Ты видела, как разговаривают взрослые?

— Ну?

— Каждый день об одном и том же. Футбол, политика, цены на продукты. Замкнутый круг, водоворот. И песни одни и те же поют, и рисовать не умеют.

— Зачем им рисовать?

— Чудачка! Это тест такой. Психологи давно обнаружили, что взрослые рисуют, как десятилетние дети. Потому что именно в этом возрасте останавливается развитие пальцевой моторики. А позже — лет в двадцать — и мозги костенеть начинают.

— Не у всех же!

— Само собой. Исключений тоже хватает, но у большинства головы деревенеют, и все новое до них просто не доходит.