Екатерина Неволина - Ловец теней

Ночь спускалась на усадьбу, на господский дом, каменный, в европейском стиле, с причудливыми масками на стенах, на крытые тесом крыши хозяйственных построек, на небольшие уютные флигели… Случайный путник, окажись он в усадьбе, несомненно, удивился бы царящей вокруг тишине. Не доносилось голосов из людской, не ворочалась в хлеву скотина, не брехали собаки. Лишь робкий огонек свечи мелькнул за большими окнами господского дома, да не по-апрельски холодный ветер шуршал листвою в саду.

Старик, спускавшийся по лестнице со свечой в руке, выглядел неплохо для своих лет. Длинные седые волосы падали на плечи, суровое морщинистое лицо оживляли умные, внимательные глаза.

– Михаил, Михаил, – окликнул он кого-то хрипловатым, но еще сильным голосом.

Вскоре на зов появился мужчина средних лет, с окладистой черной бородой, он поклонился старику в пояс.

– Ваша светлость, граф Яков Вилимович, чего изволите?

– Михаил, где все? Отчего так пусто? – спросил старик.

– Так это, ваша светлость, уехали все.

– Уехали? Куда?!

– Никиту, конюха, да Ваську с Афанасием, да ключницу вы сами изволили отпустить к родне.

– Не припоминаю такого, – сухо сказал старик.

– Так как же, едва голову от реторты [1]подняв, сказать изволили: «Пусть едут куда хотят, не мешай мне. И не беспокой больше по пустякам».

– А прочая прислуга? Или ты их сам отпустил?! – В голосе старика зазвучали стальные нотки.

– Как можно, ваша светлость? Они… – бородач замялся.

– Сбежали?! – закричал граф. – Немедля пошли к Никите Андреевичу [2], пусть отправит драгун и сыщет беглых! Да что за блажь такая на них нашла?!

– От страха, ваша светлость, пока вы в ла-лабора-тотории, – мужик тщательно выговорил непривычное слово, – опыты производили, великий страх на людей напал. Грохотало там у вас, и серой пахло, и мерещилось всякое. Вот людишки и побежали. Только я да Мария ваша остались. Позвать ее?

– Позови да принеси что-нибудь поесть. А потом мне понадобится твоя помощь.

Сдавленный крик слуги заставил графа круто развернуться. На лестнице, откуда он спустился, виднелась чья-то черная фигура. Тонкая, несуразная, какая-то нечеловеческая. Вместо половины лица у пришельца была тьма.

– С нами крестная сила, с нами крестная сила, – забормотал Михаил, неистово крестясь.

Старик поднял руку и быстро произнес непонятную фразу. Слуга разобрал только: Vade retro, creatura [3].

По комнате прошелся леденящий порыв ветра, и непонятный пришелец исчез.

– Это ничего, – сказал граф, – тебе не следует беспокоиться об этом.

Откуда-то из бокового коридора послышался громкий стук и цоканье, в круг света выбежала маленькая пушистая собачка. Трудно было поверить, что такое небольшое создание может производить столько шума. Старик ласково взял собачку на руки и направился к глубокому парадному креслу.

– Ну иди же, позови Марию, – произнес он утомленным голосом, адресуясь к еще стоящему в дверях слуге.

– Да, господин граф…

Граф прикрыл глаза, но уже через минуту в комнате послышались легкие шаги.

Вбежавшая девушка казалась лучиком света – тоненькая, удивительно юная и прекрасная, она так же нелепо смотрелась в этой мрачной, заставленной тяжелой старомодной мебелью комнате, как легкая яркая бабочка, пришпиленная к черной бархатной подушке.

– Подойди ко мне, дитя мое, – проговорил старик, не открывая глаз.

Девушка скользнула к креслу и опустилась перед ним на колени, обнимая ноги графа. Он ласково потрепал ее по волосам.

– Любишь ли ты меня? – спросил старец.

– Больше света люблю! – откликнулась девушка. В ее огромных распахнутых глазах и вправду сияла любовь.

Яков Вилимович наконец взглянул на нее, приподнял подбородок девушки. На фоне ее юной кожи его рука казалась рукой мумии – мертвенная желтизна с коричневыми старческими пятнами казалась еще неестественней, еще отвратительнее. Однако девушка, видимо, не замечала всего этого и по-прежнему смотрела на старика с неприкрытым обожанием, однако сам он, заметив этот контраст, чуть заметно поморщился.

– Это тело уже никуда не годится, – пробормотал он, – но ничего, скоро, уже совсем скоро я сменю его… Будешь ли ты верна мне по-прежнему?

– Буду, мой господин! – Девушка поднесла к губам его руку и принялась покрывать ее поцелуями. – Я не оставлю вас, даже если вы сами будете гнать меня прочь! Что бы ни случилось!

Собачка, по-прежнему сидящая на коленях у графа, тявкнула, словно подтверждая своим свидетельством горячую клятву.

– Я знаю, Мария! Ты славная девушка. Ну, поцелуй меня и ступай!

Нежные девичьи губы коснулись стариковского рта. В этот миг по комнате прошелся легкий ветерок, и даже старые тяжелые портьеры дрогнули, словно от отвращения.

– Уже скоро… – прошептал граф вслед уходящей девушке и снова закрыл глаза. Нужный час еще не пробил, значит, можно немного подремать.

Ночь окончательно вступила в свои права, когда граф спустился в подвал усадьбы. За ним Михаил, пыхтя и обливаясь потом, вез на тачке большой, размером с человека, дощатый ящик. Старик подошел к сырой, холодной кирпичной стене и, мурлыкая себе под нос что-то, напоминавшее детскую считалочку, нажал не несколько кирпичей в определенном порядке. Кусок стены бесшумно отошел в сторону. Пройдя через потайной проход, слуга и граф оказались в небольшом сводчатом помещении. Зажженный Михаилом факел осветил реторты и перегонные кубы, загадочные знаки на стенах и на полу, корешки многочисленных книг, стоявших на полках. Взгляд слуги случайно упал на одну из них. «Лемегетон Клавикула Соломонис» [4], – прочитал он. Хозяин научил его разбирать латинские буквы, но не понимать смысл написанного. И то хорошо, душа целее будет.

– Поставь ящик туда, за круг, да осторожнее, не задень линий, – приказал граф.

В ящике лежала металлическая, в рост человека фигура. Руки и ноги оказались снабжены искусно сделанными шарнирами, позволявшими им сгибаться, лицо заменяла тонкой работы расписанная фаянсовая маска.

– Батюшки, ваша светлость, так это же вы, – ахнул Михаил, переводя взгляд с маски на оригинал.

Старик довольно усмехнулся.

– Ты долго и верно служил мне и заслуживаешь награды, но сейчас должен помочь в очень важном, возможно, самом важном из моих опытов. Я стар, и тело мое одряхлело, – граф резко взмахнул рукой, прервав заверения Михаила, что господину еще сто лет жить, и продолжил: – Мне нужно новое, более совершенное тело, и вот, посмотри, оно совершенно, оно не боится ни огня, ни железа, ни старости. Дело за малым, перенести туда мой разум, мой дух, душу, если угодно.