Константин Кирицэ - Рыцари с Черешневой улицы, или Замок девушки в белом

Последнее замечание было, конечно, плодом воображения мальчика. А вскоре он узнал, что его вызывают в учительскую. Но он явился туда на час позже — успел сбегать домой, чтобы надеть праздничный костюм. В учительской его ждали директор, преподаватель-новичок, другие преподаватели и классный руководитель. Просунув голову в дверь, он сразу убедился, какая враждебная атмосфера царит в комнате. Новичок так и кипел от негодования, а классный руководитель и директор хмуро ждали нарушителя: один прогуливался по комнате, другой сидел, подперев кулаком подбородок. Тику велели войти. В последний раз проверив для храбрости складку отутюженных брюк, он вступил в зал и предстал перед судом.

Кроткое выражение на его лице смутило судей. И, верно, только для того, чтобы что-то сказать, классный руководитель строго спросил:

— Где ты так долго был?

— Но я же не мог появиться в таком виде…

— Ну хорошо, хорошо, — вмешался директор. — Речь не об этом опоздании. Думается, ты помнишь…

Он сделал знак новичку, словно судья, предлагающий прокурору приступить к обвинительному акту. Но и сам прокурор чувствовал себя не очень-то ловко.

— Ты хорошо знаешь, — начал он, — знаешь, что ученик, который… в сущности, вовсе не плохой ученик…

— Простите меня, — сладко пропел Тик, — все это только из-за Попокатепетля. Не будь он одним из самых крупных вулканов на земле…

— Как, как? — заинтересовался директор.

Тик обстоятельно рассказал, как было дело, и директор сразу же понял, где собака зарыта. Но он все же счел себя обязанным прочесть суровую отповедь кротко взиравшему на него сорванцу.

— Если бы не Попокатепетль… — защищался Тик.

— А как же насчет Парижа? — вскинулся классный руководитель.

— Тут я виноват… Но знаете… Это тоже из-за Попокатепетля… Не будь он одним из самых…

Директор небрежным жестом предложил ему покинуть зал. Но парнишка успел все же услышать его последние слова, обращенные к новичку:

— Как же вы, почтенный, умудрились именно Попокатепетль исковеркать? Не могли найти во всей Америке гору помельче?

Сегодня Тик снова надел праздничный костюм. Причиной тому была девушка в белом…

По дороге домой Мария немного успокоилась. Но ей было очень обидно, что все получилось так глупо. В словах девушки, которые ее так возмутили — «но мы ведь незнакомы», — было скорее удивление, чем упрек или пренебрежение. Рано утром Мария разбудила Тика и попросила под любым предлогом проникнуть в дом Лауры, извиниться перед ней от ее имени и предложить где-нибудь встретиться. А чтобы и на этот раз не попасть впросак, Тик надел праздничный костюм.

Был почти полдень, когда он подошел к дому девушки. Выглядел он столь внушительно, что даже злющая псина на дворе не узнала в нем вчерашнего обидчика. Увидев на крыльце старуху, хозяйку дома, Тик нисколько не растерялся. Очень вежливо, как и подобает такому благовоспитанному мальчику, он сказал:

— Добрый день… Я хотел бы передать одну просьбу…

Но тут же в растерянности умолк: старуха плакала.

Тик хотел было незаметно улизнуть. Но вид его и вежливость произвели, очевидно, самое благоприятное впечатление на женщину: раздался тихий, почти просительный голос:

— Войди, сынок, войди… Кого ты ищешь?

Тик поднялся на крыльцо, поцеловал старухе руку и ответил:

— Девушку… то есть Лауру…

При этих словах у старухи снова потекли слезы.

— Теперь я и ее потеряла… Уехала… Сбежала… Опять я одна-одинешенька… Я ее не поняла, а она — меня…

Тик от неожиданности поперхнулся. Но он все еще не мог взять в толк слова старухи.

— Моя сестра хотела… — начал он снова.

— Уехала, — продолжала старуха. — Сбежала… Письмо оставила…

Сердце чирешара тревожно сжалось. А вдруг правда?

— Словно какой-то рок преследует нашу семью… — жаловалась старуха. — Только в горах, среди развалин и диких зверей они находят себе успокоение… Господи, владыка небесный! В ее возрасте отправляться одной… А мне так хотелось, чтобы рядом со мной была живая душа… Вот я и держала ее дома, около себя…

Горе старухи было так велико, что она делилась им с первым встречным. Тем более что мальчик слушал ее с таким неподдельным сочувствием. Она достала сложенный листок бумаги и стала тихо его перечитывать:

«Прости меня, бабусенька… и поверь… я не хочу, чтобы обе мы мучились… я ухожу в горы… искать свой замок… Там я найду все то, о чем мечтала. Не сердись. Я очень тебя люблю…»

И старая женщина снова заплакала. Тик незаметно удалился, он был встревожен и растерян.

По дикому ущелью, вдоль русла горного ручья, медленно полз узкоколейный лесовозный состав. На платформах сидели и полулежали люди: усталые старики, приткнувшиеся к своим мешкам, женщины с детьми на руках, лесорубы, голосистые пари. Тут же примостилась и смуглая, курносенькая девушка в платье, которое еще вчера было ослепительно белым. Рюкзак, почерневший от паровозной копоти, составлял все ее имущество.

Люди вокруг нее тихо переговаривались:

— А ты в Бразь едешь?

— Ага.

— На лесные разработки или на завод?

— Там видно будет.

— А слыхал, что говорят? Будто опять золото нашли. Месяца три тому назад, как лед стаял, какой-то рыболов вытащил полный бредень золотых монет.

— А ты и уши развесил… Мало ли что болтают.

— Да ты послушай… Тут в горах, парень, много золота зарыто… Клад спрятан… О нем и в старых книгах писано…

— А тебе сколько лет, дед?

— А сколько дашь?

— Семьдесят? И то, наверное, перехватил…

— Еще прибавь. Да смелей, я ж не баба.

— Ну еще пять, хотя, верно, даю лишку.

— Еще давай…

— Да ты что? Неужто все восемьдесят?

— Подкинь еще четыре.

— Вот это да! А на вид совсем молодой.

— Я что, а вот у нас в селе один Костаке Титирязэ, зовут его так. Поглядел бы ты, как он кур гоняет. А ему сто восемь…

— Ну и ну! Из какого же ты села, дед?

— В Тэтэркуце мы живем, вон за теми горами. Вот послушал бы ты того Титирязэ, сколько он натерпелся из-за этого золота. Всю жизнь тут прожил, в сторожах. Ночи не проходило, чтобы кто-то не рыл в замке, наверху. Только и слышно, как бьют лопатой о землю. А он и близко не подступает — зарубят.

— Ну и что, нашли золото?

— Титирязэ сказывал, что тайну клада никто разгадать не может. Иной раз только какая мелочь в весенних ручьях встречается. А люди не унимаются… и стены взломали, украшения растащили… Кое-кому удалось найти крохи… Несколько лет тому назад один принес в Бухарестский музей какие-то железные штуковины. Много денег они ему за них отвалили… С тех пор и шныряют тут всякие жулики…

— Да что ты говоришь!

— Их тут, что зайцев по осени. В позапрошлом году четырех поймали: грабили селян, врывались в дома. Говорят, по всей строгости их наказали.