Анатолий Рыбаков - Выстрел

– Радио устраиваете?

– Пробуем, – ответил Генка.

Миша пристально и изучающе рассматривал Навроцкого.

Навроцкий ответил ему таким же взглядом.

Так некоторое время они молча смотрели друг на друга.

Потом Навроцкий сказал:

– Радиостанция Коминтерна скоро начнет свои передачи. Так, во всяком случае, пишут в газетах.

Миша молчал.

– Кстати, – продолжал Навроцкий, – на крыше вы не встретились со своим недругом?

– С каким недругом?

– С этим, как его, Альфонсом Доде, так, кажется, его зовут.

– Его зовут Виктор Буров, – хмуро ответил Миша.

– Возможно. Как раз перед вами он со своим акционерным обществом взобрался на крышу.

– Чердак – его постоянное местожительство, там и ночует, – сказал Генка.

– Я поражен, – сказал Навроцкий. – Он так легко отделался. Размахивал финкой, а его подержали час в милиции и отпустили.

– Он никого не зарезал, – возразил Миша.

– Но была попытка.

Навроцкий был прав, но Миша не хотел с ним соглашаться.

– Я думаю, была только попытка похвастаться своим ножом.

Навроцкий засмеялся:

– Он хвастун, оказывается, вот почему его называют Альфонсом Доде… Но, знаете, сегодня он хвастается ножом, завтра пустит его в ход. Мы в обществе «Друг детей» часто сталкиваемся с подобными ситуациями – один негодяй портит десяток детей: они тоже заводят ножи.

– Этого мы ему не позволим, – сказал Генка, – как-нибудь справимся. Не с такими справлялись.

– Между прочим, – сказал Навроцкий, – у одного моего приятеля есть итальянский детекторный приемник. Свой вы, наверно, сами собрали?

– Сами, – подтвердил Генка.

– Ну вот, а то фабричный, настоящий, их производят в Италии. Если хотите, я попрошу на время, вы послушаете, может быть, скопируете что-либо.

– Спасибо, мы попробуем свой, – ответил Миша.

– Желаю успеха, – сказал Навроцкий.

Тот же комод, покрытый белой салфеткой с кружевной оборкой, квадратное зеркало с зеленым лепестком в углу, моток ниток, проткнутый длинной иглой, старинные фотографии в овальных рамках с тиснеными золотом фамилиями фотографов. Мало что изменилось в этой комнате. Только вместо широкой кровати с горой подушек стояли две узкие койки: одна, огороженная занавеской, для тетки, другая для Генки. На маленьком столике в углу – детекторный приемник, пачки тонкого шнура в белой обмотке, шурупы, гайки, винты, отвертка.

Генка присоединил антенну к приемнику, надел на голову наушники и, осторожно тыкая острием иглы в камешек, пытался поймать какую-нибудь станцию. Из наушников доносились шипение, хрип, свист. Генка положил наушники в стакан. Сквозь хрип и свист донесся далекий глухой голос: «Из Парижа передают: правительство Пенлеве Бриана Кайо поставило в палате депутатов вопрос о доверии…»

– Ну что? – торжествующе спросил Генка.

– Блеск!

– Красота!

Однако опять хрипение, свист, треск и шум…

– Ничего, – сказал Генка, – будет работать не хуже итальянского.

– А ты его видел, итальянский? – спросил Славка.

– Рассказывал тут один тип, Валентин Валентинович, предлагал даже. Зря ты, Мишка, отказался. Была бы хоть польза от нэпмана.

– Он не нэпман, а агент по снабжению.

– Один черт! Посмотри на костюм, галстук, лакированные ботинки.

– Ты примитивный социолог, – сказал Миша, – для тебя одежда – главный признак классовой принадлежности.

– Больше того! – подхватил Генка. – Признак его психологии. Человек, возводящий в культ лакированные ботинки, пуст, как барабан.

– Культом могут стать и стоптанные сапоги.

– Просто у меня нет других.

– Возможно, Валентин Валентинович не так уж плох, – заметил Славка.

– Тогда с Витькой другой бы побоялся ввязаться, а он вышел и сказал правду.

– Это так, – согласился Миша, – и все же… Гладкий, сладкий, обходительный…

– Коммерсант, он и должен быть обходительным.

– Зимин приказал задержать его вагон, а Красавцев отправил. Потом я их видел вместе в ресторане. В чем суть махинации?

– Дает Красавцеву в лапу, а тот ему побыстрее отпускает товар, – объяснил Славка.

– Спокойно ты об этом говоришь…

– А что?! Стенать, рыдать, посыпать голову пеплом? Только слепой не видит, что делается. Хапают, рвут, тащат, дают взятки, берут взятки. Мелкота все сваливает на четыре «у»: усушка, утруска, угар, утечка; крупняки становятся миллионерами на четырех «без»: бесхозяйственность, безответственность, безграмотность, безразличие. Какое мне дело до Навроцкого, до Красавцева, когда их тысячи.

– Рано ты складываешь оружие.

– Просто я вижу немного больше. Другая, знаешь ли, площадка.

– Эстрада для оркестра.

– Ты хочешь меня оскорбить?

– Просто я хочу сказать, что ресторан не такая уж высокая площадка для обозрения жизни.

– Тебе остается добавить, что я гнилой интеллигент.

– Не надо говорить за меня, – возразил Миша. – Я могу сам за себя сказать…

– Пожалуйста, говори!

– Могу. Не следует собственные невзгоды превращать в барометр, в мерило жизни всего человечества. Тебе сейчас плохо, да, плохо, трудно. Но это не значит, что наступил мировой потоп. Он еще не наступил. Ты видишь нэпманов, аферистов, взяточников, но жизнь – это не только ресторан «Эрмитаж», жизнь значительно больше, чем ресторан «Эрмитаж». И если кучка паразитов, именно кучка, обворовывает государство, крадет и расхищает народное добро, вряд ли можно быть безразличным.

Этот разговор должен был рано или поздно произойти, он просто откладывается. Все же Генка примирительно сказал:

– Я думаю, вы оба неправы. Безусловно, ты, Славка, субъективен. Нэп – это временно, и нельзя так обобщать. С другой стороны, ломать голову над их делишками тоже не следует. Нам в их коммерции не разобраться, да и есть кому разбираться помимо нас. У нас свои задачи и свои обязанности, мы уклоняемся от них, прямо говорю. Юра и Люда шатаются по ресторанам – разве им место в советской школе? А мы молчим, мы в стороне. Витька Буров разлагает учащихся нашей школы, малолетних, заметьте, – мы опять в стороне, опять молчим.

– Им интересно с Витькой, – сказал Славка, – он их заворожил Крымом.

– Ах, так? У него, у Витьки, значит, романтика, а у нас скучная проза. Это ты хочешь сказать?

– Именно это, – подтвердил Славка.

– Ну, знаешь… Защищать Витьку… – развел руками Генка.

– А что такого? В сущности, он не злой парень.

– Он бездельник! – сказал Миша.

– Не забывай, что у него дома, – напомнил Славка.

– Ах да, отец алкоголик, это – оправдание?

– Не оправдание, а объяснение.

– Витька Буров достаточно взрослый человек, чтобы отвечать за себя самому, а не прятаться за отца алкоголика, и не сидеть на шее у матери, и…

Генка перебил Мишу: